Книга посвящена фантастическим свойствам языка, а его реальные свойства обсуждаем с кандидатом филологических наук Натальей Милянчук.
«Одна из самых страшных книг о том, что реальность остается реальностью лишь до тех пор, пока мы в нее верим». «Главная героиня Саша вынуждена уехать учиться в Институт специальных технологий, где студентов, кажется, учат менять сам мир при помощи слов, текстов и странных упражнений». Это пара цитат из отзыва Анастасии Завозовой о фантастическом романе Марины и Сергея Дяченко «Vita Nostra». Главный редактор Storytel включила этот роман в пятерку произведений, которые не стоит пропускать любителям жанра. Возможно, сюжет «Vita Nostra» через фантастические обстоятельства рассказывает о таком необходимом для взросления процессе, как психологическое отделение от родителей и самостоятельность, но Анастасии Завозовой можно верить, книга, действительно, впечатляющая. Кафе в подвальчиках, конфликты с соседками по комнате в общежитии, студенческие попойки с символической закуской, - все это знакомая и понятная реальность. И одновременно студенты, которые к концу третьего курса узнают о своей специализации или природе: Костя – местоимение, Лена – наречие, Саша – глагол, и не просто глагол, а … но это будет спойлер. А занятия у них ведут не люди, а функции, хотя один из преподавателей все-таки наполовину человек, но студенты это увидят не сразу, а тоже на третьем курсе. И молчание согласно поговорке – золото, причем в буквальном смысле, а процесс превращения непроизнесенных слов в золотые монеты в романе происходил невидимо, внутри человеческого организма, спонтанно, непредсказуемо и мучительно.
В интервью с кандидатом филологических наук, доцентом кафедры русского языка и литературы ДВФУ Натальей Милянчук речь пойдет все-таки не о силе слова божественной природы, а земных словах, которые мы используем для коммуникации, для выражения чувств и мыслей в повседневной жизни. И в тоже время из этих же земных слов созданы талантливые, гениальные художественные тексты. Посредственные тексты, впрочем, тоже. В первой части большого интервью – разговор об ошибках, о том, действительно ли мы стали безграмотнее или это неверное наблюдение.
- Мне недавно попалась на глаза афиша - выставка армянского художника в ГУМе, и там, на афише, была ошибка: мужская фамилия, а не склоняется, то есть выставка, к примеру, Саркисян, а не Саркисяна. Я написала организатору выставки, что на афише ошибка, она ответила, что знает, но это желание автора выставки, у них мужские фамилии не склоняются. И что по этому поводу думать?
- Тут просто сталкиваются разные факторы. Такие фамилии, как Карапетян, Саркисян, по правилам русской грамматики должны склоняться, если относятся к мужчине. Но здесь еще один фактор привносится: носитель настаивает, чтобы его фамилию использовали как в его родном языке. На самом деле это некорректно: он попал в среду русскоязычной коммуникации, и мы должны о нем говорить на русском языке. И понятно, почему вас это покоробило, потому что «выставка Саркисян» звучит как будто это выставка женщины. Организаторы пошли навстречу художнику, потому что они в нем, наверное, заинтересованы. Но если бы меня спросили как эксперта, который, к примеру, утверждает тексты для рекламы, я бы сказала – нужно склонять. С другой стороны, бывают ситуации, когда для говорящего (или пишущего) важнее сохранить контакт с партнером, чем соблюсти языковую норму.
- Я подумала, не та ли это ситуация, когда… Я ведь тоже пишу тексты в социальной сети и мне тоже исправляли ошибки, было такое. То есть писали в комментариях, что это неправильно. С другой стороны, я читала статью филолога, не помню фамилию, что сейчас важно, в первую очередь, донести информацию.
- Скорее всего, Вы имеете в виду Максима Кронгауза, автора книги «Русский язык на грани нервного срыва». Максим Анисимович Кронгауз, доктор филологических наук, он сейчас, по-моему, в Высшей школе экономики работает, а может, до сих пор в Российском государственном гуманитарном университете. У него да, такой хороший принцип есть, тезис. Вообще для чего используется язык? Для обмена информацией, для коммуникации. И когда ты ратуешь за правильность, за чистоту языка, особенно в социальных сетях, ты всегда делаешь выбор: что тебе важнее. Осуществить контакт с твоим адресатом, потенциальным или реальным партнером по коммуникации? Или отстоять свой безупречный имидж, чтобы никто не сомневался, что ты самый умный, самый грамотный? На самом деле это мысль не новая. Среди лингвистов как раз совершенно нормально не обращать внимания на ошибки, которые они слышат вокруг.
Ошибки есть у всех. Это я говорю и студентам, и взрослым людям, которых тоже учу. Сейчас люди, особенно старшее поколение, сетуют, сокрушаются: «Ужас! Люди стали такие безграмотные». На самом деле это не так. Люди такие же, как были раньше. Только раньше печатный текст попадал в общественное пространство, будучи отредактированным, проходя через фильтр редактуры, корректуры, да еще и цензура была к тому же. А сейчас у нас просто не хватает редакторов, корректоров, в том числе компетентных, профессиональных. Потому что количество текстов увеличилось и растет в геометрической прогрессии. Публикуют все кому не лень все что угодно, плюс еще в электронном виде, где и за бумагу платить не нужно, то есть никаких барьеров нет. Кроме того, мы пишем друг другу много такого, что не предназначено для публикации и не обязано проходить редактуру. Но эти тексты все равно попадают в публичное пространство, например, те же комментарии к постам. Они в принципе не предназначены для редактирования, никто же не требует редактирования устной спонтанной речи – того, что люди говорят друг другу в магазине, в транспорте, у себя на кухне. Однако когда такая спонтанная, неподготовленная речь, результат непосредственной нашей реакции на происходящее, фиксируется в письменном виде, то в ней оказывается масса ошибок – орфографических, пунктуационных, речевых.
Когда более или менее грамотный человек всё это видит, то у него возникает впечатление, что все вокруг стали ужасно безграмотными, деградировали. А на самом деле кардинальным образом изменился характер, сущность письменной коммуникации. Сейчас, как говорится, нам на глаза попадается очень много письменных текстов, которых не коснулась, не может и не должна касаться рука корректора или редактора. И в этом случае пишущий получает дополнительную ответственность, обязанность: если не хочешь прослыть безграмотным, имей привычку перечитать и проверить то, что ты написал, и не надейся, что и так всё нормально. Ты мог отвлечься и допустить досадную ошибку. Или может быть еще, что человек ответственный, аккуратный, добросовестный, всё проверил, но он не филолог, не лингвист, поэтому не знает всех правил, не владеет всеми тонкостями. Точно так же, как я не обязана уметь правильно петь, безупречно брать ноты, не фальшивя и не сбиваясь, если я не профессиональная певица.
Я, кстати, однажды про одноклассников ляпнула на радио, в прямом эфире с ведущими обсуждали эту же тему, и я сказала: «Знаете, если я прихожу на встречу с одноклассниками через двадцать лет, и мы сидим веселимся, выпиваем, естественно, они допускают речевые ошибки, конечно, я их слышу, поскольку это моя профессия, но я что, по-вашему, буду их исправлять? Нет, конечно!». После этого приезжаю через несколько месяцев к родителям, звоню своим подружкам, с которыми мы собираемся, а они мне говорят: «Знаешь что? Больше мы тебя не позовем! Ты нас опозорила на весь край! Ты сказала, что у тебя безграмотные одноклассники». А сейчас я вам такое скажу, может, даже святотатство допущу! Я двадцать пять лет работаю на филфаке, когда-то это был Институт русского языка, и я могу назвать только одну мою коллегу, она уже умерла, у которой я ни разу не заметила ни одной речевой ошибки. А у всех остальных было. И у меня, я уверена, было. А это кандидаты, доктора наук, люди, разбирающиеся в языке от и до. Тем не менее, как и все люди, мы допускаем речевые ошибки. Проблема не в наличии ошибок в речи, они есть у всех, а в их характере и количестве.
На фото: арт-объект под куполом «Сферы» - остова от укрытия для РЛС на территории заброшенной воинской части за Морским кладбищем. Автор арт-объекта — резидент «Зари», уличный художник из Екатеринбурга Тимофей Радя.