Книга расскажет о том, от чего оживают древние колдуньи, а кандидат филологических наук Наталья Милянчук о том, от чего становится мертвым художественный текст.
Хочешь узнать реальные отзывы о книжной новинке – читай их на Livelib.ru или Labirint.ru или другом каком-нибудь ресурсе, а не на самой книге. Потому что на обложке будут хвалебные отзывы, к примеру, от Vanity Fair или New York Times в адрес произведения, ладно скроенные, но не всегда совпадающие с мнением читателей. Но в любом правиле есть исключения, взять, к примеру, сказочную повесть «Ночные тетради» Джерри Алана Уайта. Действительно, цитата с обложки не врет, проверено читателями библиотеки, что это «жутковатое, но захватывающее переосмысление сказки о Гензеле и Гретель…не даст вам заснуть до утра» (Соман Чайнани, писатель). Тут конечно, надо уточнить, для кого конкретно захватывающее - для подростков. И для тех взрослых, кто не прочь почитать подростковую литературу в жанре сказки-страшилки: про бегство, когда сколько бы не бежал, упрешься в стену с черно-красными обоями, про теплицы, где без солнца, под освещением специальных ламп, на растениях вызревают плоды с жуткими насекомыми, про взорванный гроб и древнюю-древнюю ведьму из красной карамели. И все-таки эту книгу нельзя назвать совершенной или идеальной, потому что местами от текста возникает ощущение чего-то такого, инфантильного, или поверхностного, или безвкусицы. Но чем мучительно подбирать слова для ощущений от текста, лучше дать слово специалисту. Во второй части интервью кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и литературы ДВФУ Наталья Милянчук назовет те причины и критерии, по которым текст, будь то дилетантский или маститого писателя, трогает нас, вызывает реакцию.
- Продолжая тему ошибок и неправильностей. Я недавно читала параллельно две книги: роман Дорис Лессинг «Любовь, опять любовь» и новенькую сказку-страшилку Уайта «Ночные тетради». Так вот, «Ночные тетради», несмотря на то что написано слабо, подача слабая, как мне показалось, не знаю, может тут дело в переводе, но сюжет книги – я не могла оторваться. А Дорис Лессинг я мучала долго. Тогда возникает вопрос: может, каждому человеку свое? Кому-то важно, чтобы все было правильно и красиво.
- Неправильность, отклонение, аномалия – это вообще закон художественного текста. В художественном тексте не может быть всё правильно, иначе он «омертвевает», не умирает, а именно становится мертвым. Откройте Гоголя или Достоевского: их тексты полны отклонений от стандарта. Или Платонова: на нем уже кучу диссертаций защитили – как раз по аномальности его словоупотребления. Именно отклонение от нормы обладает особым потенциалом в плане выразительности. Возьмём, к примеру, музыку: если бы «Роллинг стоунз» безупречно все звуки извлекал, или Мик Джаггер обязательно попадал бы в ноты, безусловно, это был бы уже не «Роллинг стоунз» и даже не рок, а что-то другое, гораздо менее выразительное. Но тут надо понимать, что всякое отклонение должно не противоречить замыслу произведения, а, наоборот, на него работать. И если это действительно делает текст более выразительным, позволяет отразить сумбур, смятение, хаос, или придает тексту неформальный, эпатажный характер, то пусть оно там будет, оно создает эту атмосферу. А если наоборот: в каком-нибудь благостном тексте, воспевающем чистоту и приверженность идеалам, появляются ошибки, то они весь пафос этой благости даже не то что нейтрализуют, а можно сказать, дискредитируют, что, конечно, недопустимо.
На самом деле не всякое отклонение от нормы является ошибкой. Есть отклонения от нормы, их много, стилистически оправданные. Тогда это уже художественный прием. И не только в художественном тексте, может быть в анекдоте, или в тексте СМИ. Что касается радио, там непринужденность ценится больше, чем правильность. Потому что тогда слушатели не скучают, у них находит отклик живая речь, в которой какая-то энергия бьется, человек слушает это, получает удовольствие, у него нет желания выключить радио, прервать этот поток. А абсолютная правильность может абсолютно отталкивать. В качестве примера приведу передовые статьи (так называемые передовицы) советских газет, которые печатались на первой странице. Можно не сомневаться, что любая из этих передовиц была безупречна с точки зрения норм русского языка того времени. Ее вычитывали неоднократно, и все там было вылизано и стерильно. Но если вы спросите у своих родителей или бабушек и дедушек, они вам скажут, что никто эти передовицы не читал. Пролистывали, ну если только тебе не поручили к политинформации подготовиться по какой-то из этих статей. А так пролистывали, пока не начинались интересные статьи, проблемные. Некоторые с конца начинали читать, на последних страницах что-то интересное было, занимательное.
У Сергея Довлатова есть интересные истории: когда его правили или ему указывали на ошибку, он соглашался, но говорил что-то вроде: «Ну и что! Пусть будет. Она мне мила и дорога. Как память».
- Меня как-то позвали на квартирник. Я читала несколько текстов. Один, можно сказать, с успехом. Не знаю, как это правильно называется, может, белые стихи?
- Видимо, верлибр.
- Видимо. Я рассказала в тексте о своих чувствах, когда что-то не получается. Это было совершенно конкретное что-то. И в то же время я решила прочитать еще один текст, не свой, я его нашла в книге Роальда Даля «Матильда», стихотворение Дилана Томаса «Никогда, никогда, моя девочка, ты не думай, ты не верь, ты не бойся…». Я его тоже прочитала на квартирнике, и реакция была очень спокойная, равнодушная, как мне показалось. А после квартирника ко мне подошла одна женщина и сказала, что ей очень понятен был как раз мой текст про сожаление от расставания, сожаление от того, что не получились отношения.
- Зашло, как сейчас говорят!
- Но ведь у меня же была вещь дилетантская, а это стихотворение Дилана Томаса, такое классное.
- Это же зависит еще от настроения, восприятия. Бывает так. Меня тоже иногда зовут в жюри посидеть. Я, например, как-то была в «Чкалове», позвали на поэтический баттл, и там выступал один молодой человек, актер, кажется. Образованный, потому что, я знаю, актеры в Академии искусств литературу изучают довольно подробно, историю театра. И он читал стихи и под гитару исполнял, все как-то ладно так скроено, зарифмовано, про маму песня «душевная», я такое терпеть не могу, там «мама любимая моя». А другой участник был такой лысый парень, чуть-чуть смахивал на скинхэда, он читал рэп, и, естественно, было к чему придраться. Если бы я на бумаге его текст видела, то, возможно, я бы к нему предъявила какие-то претензии. Но когда он читается, произносится в этом ритме, со всем этим его темпераментом и этой его маскулинностью, и как раз эта агрессия, выраженная в разных вещах, она там очень органична. Человек как бы бьется об стену, то, что он говорит, его действительно «разрывает», это было очень выразительно, и, как на таких конкурсах любят говорить, очень искренне. И не важно, что у него были, может, не очень совершенные рифмы. В рэпе вообще рифма должна быть, но она не должна быть гармоничной. Я присудила победу этому рэперу, а тот, актер, ко мне подошел потом и со скепсисом сказал, мол, какой же вы специалист, если не можете отличить СТИХИ от стихов. Я не могла ему сказать правду, что у него банальные, состоящие из штампов стихи, которые, как сейчас принято говорить, «ни о чем», то есть о том, что нам и так известно и понятно. А то было явление, которое высекло какую-то искру. Меня и слушатели поддержали, хотя и не специалисты вроде. Это еще зависит от исполнения, от ситуации. Молодежь там была современная, я опять употреблю это слово, не зашло им про маму. И так же и Ваше, как Вы сказали, дилетантское: в нем, видимо, какая-то энергия была. Что-то, что зацепило и вызвало ощущения. По Аристотелю, чем художественное произведение отличается от нехудожественного? Катарсисом. Художественное вызывает катарсис. Катарсис – это не просто эмоциональное возбуждение, а просветление, очищение. Когда ты почувствовал, что в этом мире есть что-то такое, что до этого тебе было неведомо. Нет, не знание, а чувство, переживание. Не ума набрался, а тебя прошибло. Пробрало. Это и есть катарсис. Бывает, что и «дилетантское» произведение может вызвать такое переживание.
- Есть такая книга «Из архива миссис Базиль Франквайлер...» Э. Конигсбург, там мальчик говорит одной старой леди: «Почему вы не читаете?». И она отвечает ему примерно так: «Потому что человек, который только читает, похож на мешок, набитый медяками. А я уже не читаю, потому что я насытилась, я теперь это вспоминаю, перевариваю. У меня это переходит в другое качество».
- А может быть, ей не хватает впечатлений реальных. Она восполняет. Ведь на самом деле что такое книга? Это уход в виртуальную реальность. Есть люди, которые все время сидят за компьютером. А есть люди, которые постоянно читают. Например, в моей жизни такие люди точно есть. И это тоже зависимость, потому что они погружены в какие-то другие миры. А эта женщина – она читала, читала, начиталась, и вот ей захотелось… Это особенно с возрастом понимаешь: «Вдруг я что-то упустил? Вдруг от меня что-то ускользает? Откуда я знаю, сколько я проживу еще? А я еще до сих пор, например, не научилась плавать». Это меня настигло и, мне кажется, любого человека может настичь в любой момент – и в пятьдесят лет, и в восемьдесят. И эта леди, может быть, решила покончить с чтением, чтобы вернуться к настоящей, реальной жизни?
А вообще насчет чтения я могу вам кое-что интересное сказать как филолог. Вы знаете, как учатся филологи? Каждый семестр им дают два огромных списка книг – один по русской, другой по зарубежной литературе. И всё это нужно прочитать. То есть за один семестр мы должны ознакомиться с литературой целой эпохи – например, с зарубежной литературой эпохи Возрождения. А там каждый текст – целая Вселенная, через которую студенту нужно буквально продираться. Слава богу, что на русский не все переведено. Я получила действительно хорошее образование, и очень благодарна за это судьбе, но когда я закончила университет и начала работать, то лет двадцать я читала только то, что касается моей работы. Я лингвист, а не литературовед, читала в основном научную литературу, тем более диссертацию писала. Все, что связано с культурой речи, с преподаванием коммуникации, с языками, мне это все было интересно и необходимо. Это было, представьте, лет двадцать назад, и тогда очень много говорили в обществе: «Люди не читают. Дети не читают книг. Что делать?». И вот я сижу где-нибудь на телевидении, мне задают такие вопросы – и мне хочется ответить: «А вы знаете, что я тоже книг не читаю? Вот вы меня спрашиваете в надежде, что я вам чем-то помогу, а я как раз такой человек, который читает только научную и справочную литературу». И так длилось какое-то время. А потом был момент: мне дали на оппонирование диссертацию кандидатскую по синтаксису малой прозы Набокова, и для того чтобы оценить работу, мне надо было прочитать пять небольших произведений Набокова. И когда я их читала ночью, я плакала и говорила себе: «Почему я это не читаю каждый день? Это что-то невероятное». То есть на меня этот катарсис так нахлынул, что я не могла сдержать слез, я думала: «Чем я занимаюсь вообще? Какая диссертация, какая работа, когда такие сокровища проходят мимо моей жизни?».
Это, знаете, как люди ходят в оперу, просто потому что им надо, их там тот же самый катарсис настигает. Так же и с литературой. Но я читаю художественную литературу время от времени. Сейчас я еще переместила свои научные интересы в эту область. Занимаюсь дальневосточным текстом, в частности, в том его воплощении, которое мы находим в произведениях Арсения Несмелова, Михаила Щербакова, Бориса Юльского, Альфреда Хейдока – лучших представителей русской литературы восточной эмиграции. И благодаря этому мне удается читать больше.
Когда мне молодые люди говорят, что книга уже себя изжила, и у нее нет никакого будущего, мне смешно. Во-первых, в электронном виде это тоже книга, хотя уже нет этих тактильных ощущений, но, тем не менее, люди не могут оторваться от планшета, когда читают, по совершенно той же причине, по которой они не могут оторваться от книги. А во-вторых, я иногда говорю молодым: «Хорошо бы нам с вами встретиться лет через двадцать, и вы мне скажете, изжила себя книга или не изжила». Человек всегда нуждается в виртуальных мирах. Ничего не меняется. Почему мы возвращаемся к художественной литературе? Даже не то чтобы к классике, а к тому, что написано очень хорошо. Потому что хочется такого текста, в который ты мог бы безоглядно погрузиться, и ничто бы не мешало этому погружению. Наверное, это утилитарный подход, но, я убеждена, в этом сила любого искусства – оно должно забирать тебя целиком. А когда текст написан не хорошо, тебе всё время что-то мешает, что-то отвлекает, вызывает дискомфорт. И, конечно, хорошей может быть не только классическая, но и современная литература.
- Читала у Анастасии Завозовой, переводчицы, в соцсетях пост, мне он показался несколько категоричным. Там были такие слова, что не надо себя заставлять читать только потому, что это модно, чтение должно быть в удовольствие.
- Согласна. Я считаю, что не нужно гоняться за модой. Но чтобы не гоняться за читательской модой, надо очень хорошо разбираться в литературе. А для этого опять же нужно читать! Конечно, когда я слышу, как все только и говорят о Харуки Мураками (это было лет 15 назад), я открыла его книгу, прочитала несколько страниц и поняла: это не та литература, ради которой мне нужно тратить время. Возможно, я погорячилась. Возможно, если бы я больше прочитала, я бы в него погрузилась бы, но, следуя логике переводчицы, о которой Вы говорите, я не стану себя насиловать. Да у меня и времени нет на это. Но с другой стороны, я знаю, что есть выдающиеся писатели, которых читать очень сложно, но нужно себя заставить, преодолеть. Зачем? Чтобы получить представление о них и собственное ощущение, чтобы судить об их творчестве не с чужих слов. Знаете, как в советские времена говорили: не читал, но осуждаю. А я все-таки хочу осуждать, читая. Джеймса Джойса или Роберта Музиля я, конечно, осуждать не буду. Но я довольно много читаю и слабой литературы, просто для того, чтобы знать, что это точно слабо написано. Не потому, что мне кто-то сказал, что это фу. А я хочу сама убедиться, что это фу. И бывает, что в этом фу я вижу не только фу, и это касается наших местных писателей или, к примеру, писателей дальневосточной эмиграции. У них немало такого, что написано за деньги для популярных журналов, просто чтобы прокормиться. Какие-то тексты, скажем так, откровенно массовой литературы. Но есть просто пронзительные вещи. И всё это живой литературный процесс, который и порождает те бессмертные произведения, к которым люди возвращаются вновь и вновь…