Только что миновавшее 130-летие со дня рождения Владимира Клавдиевича Арсеньева было отмечено статьями в газетах, беседами в библиотеках, традиционными именными «чтениями», торжественными вечерами и прочими мероприятиями, полагающимися в подобных случаях. Прозвучал и обычный набор эпитетов, уже ставших банальностями: знаменитый путешественник, известный писатель, певец дальневосточной тайги, пропагандист природы и тому подобное. За этими высокопарными фразами потерялся живой человек, судьба которого была весьма непростой. В итоге получилась некая хрестоматийная картинка: служил в армии, получал награды, в своё удовольствие путешествовал, сам себе создал известность через литературное творчество…
Только специалисты знакомы с результатами арсеньевских экспедиций, этнографических исследований и археологических раскопок, его научными трудами и полевыми дневниками. А реальные, но малоизвестные подробности биографии Арсеньева разных лет свидетельствуют, что далеко не всё в его жизни было безоблачным. Только один пример: ни в одном писательском справочнике фамилии Владимира Клавдиевича найти невозможно, и объясняется этот факт весьма просто. Первые художественные книги Арсеньева вышли уже при Советской власти, но членом Союза советских писателей он никогда не был. А значит, рассуждая официально, по-чиновничьи, он не «настоящий» писатель. Если бы не хорошо известная характеристика Алексея Максимовича Горького – «Вам удалось объединить в себе Брема и Фенимора Купера», – то и книги Арсеньева вполне могли бы остаться в разделе провинциальной «охотничьей беллетристики» (называли их и так). Или даже попасть в список запрещенных по идеологическим мотивам…
Великодержавный шовинист и сторонник империализма
Ещё при жизни его возрастающую известность как учёного недоброжелатели (были и такие) пытались нейтрализовать критикой. Сама по себе критика в науке необходима и полезна, но, к сожалению, не всегда бывает справедливой. Например, Владимира Клавдиевича нередко упрекали в недостатке образования – ведь он окончил только Петербургское пехотное юнкерское училище. Очень неприятными были обвинения в «продаже за границу музейных коллекций» в годы интервенции, клеветническую сущность которых удалось доказать с большим трудом. Позже Арсеньева стали учить «единственно правильной» марксистской научной методологии, его обвиняли в применении методов «буржуазной этнографической науки»», в неуважении к коренным народам Дальнего Востока, даже в шовинистических взглядах. Много подобной критики было высказано в адрес его работ 1926-28 годов, написанных в соавторстве с Е.И. Титовым.
А.И. Тарасова, известная исследовательница его творчества, писала по этому поводу: «Особенно сильным нападкам В.К. Арсеньев подвергался в 1927-1928 гг. со стороны этнографа А.Н. Липского, всячески пытавшегося доказать научную «несостоятельность» этнографических трудов путешественника. После того, как местные рапповцы-догматики взяли на себя «труд» огульного охаивания Арсеньева-писателя, кампания по «развенчиванию» его авторитета приняла характер полного «изничтожения» его трудов. Атмосфера накалилась до такой степени, что В.К. Арсеньев в 1929 г. собирался оставить Дальний Восток, отказался от предложения отметить свой 30-летний юбилей исследовательской деятельности».
В одном из последних писем Владимира Клавдиевича (от 27 июня 1930 года) прозвучал буквально крик души: «Мое желание – закончить обработку своих научных материалов и уйти, уйти подальше, уйти совсем – к Дерсу!». Он словно бы предвидел своё ближайшее будущее. Как известно, в августе 1930 года, в период инспекционной поездки в низовья Амура, Владимир Клавдиевич простудился, заболел воспалением лёгких и 4 сентября скончался во Владивостоке. Так сказать, ушёл к Дерсу… Сейчас, с высоты прошедших лет, понятно, что умер он, хоть это и кощунственно звучит, вовремя. С большой долей вероятности можно предположить, что через несколько лет «научная» травля Арсеньева переросла бы в политическое дело «врага народа».
Хотя учёный трудился на новую власть честно и добросовестно, особого доверия к нему не было – Арсеньев, как бывший подполковник царской армии, был на спецучёте в политорганах. Его обязали ежемесячно отмечаться в комендатуре ОГПУ во Владивостоке, а при каждом выезде из города получать на это «визу» чекистов. Правда, в марте 1924 года его сняли с учёта «как лояльного по отношению к Советской власти», но в октябре 1926 года он был вызван в ОГПУ Хабаровска, где учёному сообщили, что на него поступило заявление о «ведении враждебной пропаганды». Следователь попросил Арсеньева подробно рассказать, с кем он встречался в последнее время и о чём говорил. Владимир Клавдиевич был вынужден дать объяснительную записку, в которой, в частности, писал:
«13 сентября больным я прибыл в сел. Торгон на Амуре, где меня поместили в приемном покое в одной комнате с Александром Петровичем Петровским, который назвался студентом Московского университета по специальности антропогеография… Разговор, который мы вели урывками между делом, не выходил из плоскости нашей общей профессии «народоведения»…
Помню, один раз мы говорили, что все русские удивительно безалаберный народ, по природе своей анархисты, анархисты в серьезных делах и анархисты в мелочах. Это люди, которые всегда тяготятся порядком, планом, не знают, что такое время, словом, не выносят никаких стеснений, и для того, чтобы втиснуть русского человека в рамки порядка, нужно насилие. Развал, который мы видим с 1917 года, не есть вина правительства. Это свойство русского народа, это явление постоянное при всяком флаге, при всяком правительстве, будь оно монархическое или коммунистическое.
Другой раз мы говорили о том, что наблюдается во всех учреждениях, заведениях, канцеляриях, у госслужащих и даже просто у частных лиц какая-то апатия, усталость, граничащая с прострацией, потерей воли, энергии – явление, вызванное продолжительной войной и революцией. Фон этого безразличия напоминает усталость после 30-летней войны в Европе. Это явление общее и не зависит от цвета флага».
А закончил объяснительную такими словами: «Коль скоро разговору на тему антропогеографическую придается окраска исключительно политическая, я вижу, что даже и таких разговоров вести не следует, и потому заявляю в самой категорической форме, что впредь нигде и ни с кем совершенно не буду говорить на темы общефилософские во избежание подобных недоразумений». Может быть, при жизни подобная осторожность и спасала Арсеньева от подозрительности властей, но менее чем через год после его смерти, в июле 1931-го, газета «Красное знамя» опубликовала огромную статью под «говорящим» названием: «В.К. Арсеньев как выразитель великодержавного шовинизма».
Упомянув, что «имя В.К. Арсеньева хорошо известно не только в ДВК (Дальневосточном крае. – И.Е.), но и далеко за пределами его», что учёный «пользовался широкой популярностью» и «ему создана слава глубокого исследователя национальных отношений», автор статьи Г. Ефимов задавал вопрос: «Однако все ли так приемлемо в сочинениях Арсеньева и действительно ли его произведения являются исследованиями, а не талантливо написанными впечатлениями путешественника?». И далее продолжал: «Мы хотим разобрать взгляды Арсеньева только по национальному вопросу и показать, что его высказывания в этой области… показывают Арсеньева как личность, преданную интересам враждебного пролетариату класса, как личность, которая не только не пересмотрела своих взглядов в условиях Советского Союза, но и сумела протащить их в советские издания… Ни малейшей попытки, ни малейшего желания овладеть методом диалектического материализма у Арсеньева нет… Лицо Арсеньева, лицо верного сторонника российского империализма, достаточно ясно видно».
В конце обстоятельной статьи был сделан вывод, набранный жирным шрифтом: «Мы имеем право квалифицировать взгляды Арсеньева в области национального вопроса как откровенно шовинистические, идеалистические, уходящие своими корнями в активную пропаганду империалистических идей и защиту интересов русской буржуазии… Нужна полная, неустанная работа по разоблачению чуждой нам идеологии Арсеньева. Только на основе этого мы сумеем с выгодой использовать то действительно ценное, что есть в произведениях Арсеньева. Поменьше либерального примиренчества и сюсюканья, побольше марксистского анализа, товарищи, использующие сочинения Арсеньева для работы по исследованию ДВК».
Через неделю «Красное знамя» в программной статье «За партийность китаеведения» подтвердило и уточнило «правильное» отношение к В.К. Арсеньеву, назвав его «реакционным ученым» и «типичным выразителем идей великодержавного шовинизма». В августе того же 1931 года в «Красном знамени» появились отклики на разгромную статью Г. Ефимова. С жёсткой самокритикой выступил профессор А. Георгиевский: «Ознакомившись по возвращении из командировки со статьей Г. Ефимова… заявляю следующее. Я, характеризуя В.К. Арсеньева как «яркую и преданную делу рабочего класса личность», без критического учета тех грубых извращений в вопросе о национальной политике на ДВ, выразителем которых был В.К. Арсеньев, и без отмежевания от этих извращений, допустил крупную политическую ошибку, которую полностью признаю. Принципы национальной ленинской политики являются единственно правильными, и проведение их в жизнь есть дело каждого специалиста, желающего идти в ногу с пролетариатом и коммунистической партией».
Понятно, что выступление партийной газеты стало определённым сигналом как для всех пишущих, так и для соответствующих органов. В научных статьях Арсеньева принялись активно «развенчивать» – разумеется, с партийных позиций, Так, в «Вестнике Дальневосточного отделения АН СССР» 1932 года, в статье «Десять лет востоковедения на советском Дальнем Востоке», было сказано следующее: «Общую характеристику человека как одной из производительных сил края попытались дать В.К. Арсеньев и Е.И. Титов в брошюре, выпущенной ими в 1928 г. Однако кроме примитивных характеристик народностей ДВК, написанных под углом зрения махрового великорусского шовинизма, она ничего не содержит».
Такое отношение к научным работам Арсеньева сохранилось на долгое время. Его литературные произведения в эти и последующие годы продолжали публиковаться, но предисловия к ним выдерживались в соответствующем духе. Даже в собрании сочинений 1947-48 годов, подготовленном Дальневосточным государственным издательством, говорилось следующее: «Старые, отжившие представления, свойственные буржуазной науке, мешали Арсеньеву понять и в должной мере оценить то новое, что внес в жизнь нашей страны советский строй… Арсеньев не был свободен и от целого ряда ошибочных положений, некритически унаследованных им от буржуазной этнографии».
«Времена не выбирают – в них живут и умирают»
Ещё раз повторюсь: видимо, неожиданная смерть Владимира Клавдиевича избавила его от будущих репрессий. Свидетельством тому – судьбы родственников учёного. Его вторая жена, Маргарита Николаевна Арсеньева, была арестована в марте 1934 года и полтора года провела во Владивостокской тюрьме. Выдвинутых против неё обвинений она так и не признала. Однако в феврале 1935 года военный трибунал Особой Краснознамённой Дальневосточной армии огласил такое решение: «В начале 1933 года Экономическим отделом Управления Госбезопасности была вскрыта и ликвидирована контрреволюционная шпионско-вредительская организация в различных областях народного хозяйства Дальневосточного края. Показаниями обвиняемых Савича, Огородникова, Батурина и других было подтверждено, что она ставила своей конечной целью свержение Советской власти на ДВК путем вооруженного восстания и японской интервенции. После смерти руководителя В.К. Арсеньева руководство ею осуществляли Савич и Арсеньева».
В. И. Огородников (бывший ректор ГДУ – Государственного дальневосточного университета) и В.М. Савич (профессор того же университета) были приговорены к десяти годам заключения, друг Арсеньева А.Д. Батурин – расстрелян. Что касается М.Н. Арсеньевой, то в январе 1936 года особое совещание НКВД СССР зачло ей предварительное содержание под стражей с апреля 1934 года по октябрь 1935-го и порекомендовало снять её с работы как «антисоветского элемента и политически неблагонадежную». В июле 1937 года Маргариту Николаевну снова арестовали, и 21 августа 1938 года на закрытом заседании выездной сессии военной коллегии Верховного суда СССР она была приговорена к расстрелу.
В конце 1939 года арестовали 19-летнюю Наташу, дочь Арсеньевых, и осудили её на три года «за содержание притона в квартире». Правда, позже вроде бы разобрались и выпустили, но, как оказалось, лишь на время. В апреле 1941 года – новый арест (на этот раз за «антисоветские высказывания»). Теперь Н.В. Арсеньевой дали десять лет исправительно-трудовых лагерей. Освободилась она в 1951 году, а через три года опять попала в тюрьму – уже по «бытовой» статье, за кражу… 27 апреля 1958 года Верховный суд СССР решил приговор в отношении М.Н. Арсеньевой «по вновь открывшимся обстоятельствам» отменить, а дело прекратить за отсутствием состава преступления. В сентябре 1960 года была реабилитирована и Н.В. Арсеньева.
С первой женой, А.К. Кадашевич, Арсеньев развёлся ещё в 1919 году, но поддерживал отношения с сыном от их брака, Володей, родившимся в 1900 году. Владимир Владимирович Арсеньев учился в Хабаровском реальном училище, в 1919 году был мобилизован, служил в Никольске (до 1926 г. так назывался Уссурийск). В 1920 году был в плену у японцев. Интервенты выводили его на расстрел, после чего у Владимира на всю жизнь осталось заикание. Потом он трудился на разных работах, учился на горном факультете Политехнического института во Владивостоке. С 1923 года он работал в лесном хозяйстве Приморья – Владивостокская лесная застава, Владивостокское лесоустройство, лесхоз, леспромхоз. В 1939 году за успехи в работе Шкотовским лесхозом был направлен на учебу в Ленинградскую лесную академию. Тут-то он и попал в поле зрения органов.
В том же 1939 году по требованию ГПУ Владимир Владимирович Арсеньев был вынужден выехать за пределы Дальневосточного края. Заметим в скобках, что формальных причин для высылки не было – ведь его отца не осудили, хотя, по версии следствия 1934 года, он якобы руководил «шпионско-вредительской организацией». Владимиру Владимировичу было уже 39 лет, у него была большая семья: три сына (Юрий, Игорь и Вадим), жена Клавдия Григорьевна и мать Анна Константиновна (бывшая Кадашевич). Но с органами не поспоришь… Все Арсеньевы уехали в Челябинскую область, потом осели на Алтае, в посёлке с романтичным названием Ширпотреб. Владимир Владимирович стал работать в лесхозе, в 1941-43 годах участвовал в Великой Оте¬чественной войне, получил семь ранений…
В Приморье Арсеньевы смогли вернуться только в 1957 году. Поселились в Находке. В 1962 году умерла жена Владимира Владимировича, в январе 1963-го – его мать, Анна Константиновна. После этого Владимир Владимирович уехал в Челябинск, где умер в 1987 году. В настоящее время в Находке живут внуки Владимира Клавдиевича Арсеньева – Игорь и Вадим, двое правнуков – Владимир и Елена, четыре праправнука – Александр, Виктор, Михаил и Даниил. А мы, отмечая 130-летие со дня рождения нашего знаменитого соотечественника, должны знать, что в представлении окружающих он был не только известным учёным, путешественником и писателем, но и «недоучкой», «шовинистом», «врагом народа».
Иван Егорчев
И это все о нем… : к 130-летию со дня рождения В. К. Арсеньева / И. Егорчев // Утро России. – 2002. – 8 окт. – С. 3.