К 130-й годовщине со дня рождения знаменитого ученого, путешественника и писателя Владимира Клавдиевича Арсеньева написано много. Можно долго говорить о его вкладе в дело изучения природы Дальнего Востока. Но сегодня хотелось бы коснуться совсем другой темы, а именно – взаимоотношений Арсеньева и Советской власти. Хотя она далеко не нова, тем не менее в ней имелись свои нюансы, которые за давностью лет могут показаться смешными и наивными, если бы они не были столь трагичными.
Безалаберный народ
Вот, например, объяснительная записка ученого, поданная им в октябре 1926 года в полномочное представительство ОГПУ на Дальнем Востоке. Арсеньев по просьбе следователя вспоминает, что 13 сентября он был помещен в больницу села Торгон на Амуре, где находился в одной комнате со студентом Петровским. Ученый характеризует своего случайного соседа так: «Человек он образованный, весьма начитанный, но нервный, выбитый революцией из колеи жизни и в этом отношении искалеченный… Разговор, который мы вели урывками между делом, не выходил из плоскости нашей общей профессии «народоведения». Тема – общефилософская. Я не вел дневника нашему разговору… Поэтому я не помню всех деталей, помню лишь некоторые моменты, которые и излагаю ниже.
Помню, один раз мы говорили, что все русские удивительно безалаберный народ, по природе своей анархисты, анархисты в серьезных делах и анархисты в мелочах. Это люди, которые всегда тяготятся порядком, планом, не знают, что такое время, словом, не выносят никаких стеснений, и для того, чтобы втиснуть русского человека в рамки порядка, нужно насилие. Развал, который мы видим с 1917 года, не есть вина правительства. Это свойство русского народа, это явление постоянное при всяком флаге, при всяком правительстве, будь оно монархическое или коммунистическое…
Вспоминаю еще один разговор на тему о сварливости славянского характера. Поссорить русских людей очень нетрудно. Не проверив сплетни, они сразу начинают ненавидеть друг друга. Не только отдельные личности делаются врагами на всю жизнь, но даже семьи, роды, целые области и даже народы… Во время наводнений, землетрясений, революций вражда вспыхивает, как пожар, не только среди простого народа, но и среди интеллигенции. Оклеветать соседа, столкнуть его, захватить его место, свести с ним личные счеты – все явления славянства, живущего не столько умом, сколько чувством, впечатлением. Все это можно было наблюдать и в русской революции.
Еще был один разговор о еврейской национальности… У евреев сильно развито чувство взаимной поддержки, внимание к интересам другого еврея – явление, достойное уважения и подражания… Лично я как этнограф отношусь ко всем народностям с одинаковым вниманием и интересом. Издавна среди евреев я имею близких друзей». Далее Арсеньев приводит довольно обширный список «лиц еврейской национальности», видимо, пытаясь таким образом доказать «правильное» понимание проблемы национализма. Кстати, в последние годы его жизни ученого нередко пытались обвинить в «пренебрежении» к коренным народностям Дальнего Востока. А первую годовщину его смерти в июле 1931 года газета «Красное знамя» отметила обширной статьей под заголовком «В. К. Арсеньев как выразитель великодержавного шовинизма».
Дедушка советского туризма
Некий Г. Ефимов решил с идеологической точки зрения разобрать взгляды ученого по национальному вопросу на примере его научного труда «Китайцы в Уссурийском крае». Эта работа была опубликована еще в 1914 году, и вполне естественно, что многие факты и выводы устарели. Тем не менее Ефимов пришел к выводу, что Арсеньев «личность, преданная интересам враждебного пролетариату класса», и к тому же у него нет «ни малейшего желания овладеть методом диалектического материализма». Статья завершалась такими словами: «Мы имеем право квалифицировать взгляды Арсеньева в области национального вопроса, как откровенно шовинистические, идеалистические, уходящие своими корнями в активную пропаганду империалистических идей и защиту интересов русской буржуазии».
Под горячую руку Ефимова попал и невинный сборник стихов под названием «Сихотэ-Алинь», посвященный памяти ученого. Вышедшая в 1931 году книжка собрала под своей обложкой творения поэтов В. Козловского и Н. Толпегина о дальневосточной природе. Возмущение Ефимова вызвало в основном предисловие профессора Георгиевского, в котором Арсеньев был охарактеризован как «яркая и преданная делу рабочего класса личность», а также было сказано, что он «с полнейшей готовностью и исключительной преданностью отдал Советскому Союзу и здоровье, и знания, и силы, и жизнь». Хотя критиковать, скорее, следовало бы Н. Толпегина, в стремлении «попасть в струю» назвавшего Арсеньева «дедушкой советского туризма». Дело тут в том, что сборник был издан Владивостокским обществом пролетарского туризма и экскурсий, так что привязать имя путешественника к туризму надо было непременно…
Письма в редакцию
В течение месяца в «Красном знамени» под рубрикой «Письма в редакцию» появились отклики на разгромную статью Ефимова. Первым было напечатано покаяние поэта В. Козловского, быстро понявшего, что срифмовал нечто политически неверное: «Тов. Ефимов… квалифицировал факт выпуска сборника стихов «Сихотэ-Алинь», посвященного памяти Арсеньева, как грубейшую политическую ошибку, как вылазку классового врага. В связи с этим, как один из авторов сборника, прошу поместить в газете следующее. Давая осенью прошлого года свое согласие посвятить сборник памяти Арсеньева, я исходил из личного впечатления от книги «В дебрях Уссурийского края», из того общественного мнения об Арсеньеве, которое имелось в момент его смерти, и из той оценки его работ, как краеведа и художника слова, которую дал М. Горький. Признаю, что в сборнике дана неверная оценка роли Арсеньева, поэтому сборник по своему объективному значению мог явиться одним из препятствий к развертыванию марксистской критики взглядов Арсеньева. С этой точки зрения квалификация выпуска сборника как грубой политической ошибки вполне верна. Вторую часть оценки, где выпуск сборника рассматривается как «вылазка классового врага», считаю неправильной. Моя ошибка явилась следствием той общей неверной оценки роли Арсеньева, которая имелась в 1930 году».
Еще более самокритичен был профессор А. Георгиевский: «Ознакомившись по возвращении из командировки со статьей Г. Ефимова… заявляю следующее. В предисловии к сборнику стихов тт. Козловского и Толпегина… я, характеризуя В. К. Арсеньева как «яркую и преданную делу рабочего класса личность», без критического учета тех грубых извращений в вопросе о национальной политике на ДВ, выразителем которых был В. К. Арсеньев, и без отмежевания от этих извращений, допустил крупную политическую ошибку, которую полностью признаю. Принципы национальной ленинской политики являются единственно правильными, и проведение их в жизнь есть дело каждого специалиста, желающего идти в ногу с пролетариатом и Коммунистической партией».
Еще через несколько лет Арсеньев был обвинен в руководстве «контрреволюционной шпионско-вредительской организацией» – хорошо, что посмертно. Видимо, «сварливость славянского характера» дала себя знать. Но это уже совсем другая история…
Иван Егорчев
Национальный вопрос Арсеньева : знаменитый ученый как «выразитель великодержавного шовинизма» / И. Егорчев // Владивосток. – 2002. – 23 окт. – С. 7.