Часть 2
В рамках проекта «ЛИТбез» продолжаем знакомить читателей сайта с командой Concrete Jungle, благодаря которой в отремонтированных библиотеках города узнаваемый современный интерьер. В заключительной части интервью основатели проектно-производственной мастерской Вадим Герасименко и Феликс Машков расскажут от чего их драйвит и почему городу нужны сопки.
НГ: Считается, что у человека есть не только потребность в базовой безопасности: кров, еда, тепло, но и в эстетике, красоте. Вы замечали, что ваш персонал во время работы на вашей красивой территории и сам как-то меняется?
ВГ: Вы имеете в виду цеховые рабочие? Во-первых, мы не разделяем, у нас точка приема пищи одна, все вместе едим. И мы часто ходим в цех, то есть, можем из офиса сходить в металлоцех, что-то обсудить, быстро решить проблему. Эта политика хорошо влияет на людей. Есть необходимость помочь, мы взаимодействуем. Но сказать, что люди у нас кардинально меняются, у нас нет такой цели в их семью, в их жизнь лезть.
ФМ: Чтобы подмены понятий не было, мы говорим: «Мы не семья, мы – команда». А семьи у нас свои. Команда — это тоже круто, но должна быть команда и должна быть семья.
НГ: Я заметила, что у вас в офисе есть что-то навроде библиотеки с книгами по искусству. Вы сами почитываете или сотрудникам рекомендуете читать?
ФМ: Библиотека стоит просто как декоративная вещь, никто ее не читает. Там есть книги по эргономике, метрические книги, где можно информацию взять, профили улиц, эти книги используются. А другие книги, которые полистать, посмотреть прецеденты – есть интернет, у нас в кампании система знаний цифровая отлажена, до книг никто не добирается. А что касается того, что люди меняются, людей меняют не камни, людей меняют люди. Атмосферу у нас на территории можно определить так «beautiful but ugly», красиво, но уродливо, это в Японии есть такое выражение. С точки зрения русского человека у нас сарай, не выхолощенная такая среда, но у нас в компании есть атмосфера культуры: культуры знаний, культуры не токсичной, поддерживающей. У нас компания — сообщество, вот этот синергетический эффект влияет, а не камни.
ВГ: Когда кто-то в красный хочет стену покрасить, кто-то в серый – это тоже вопрос культуры.
ФМ: Еще есть культура диалога. В Великобритании даже дети умеют дебатировать, спорить уважительно.
ВГ: Я помню один момент. Когда мы с Феликсом поехали в Нью-Йорк и делали там один арт-объект, проходящие мимо люди говорили: «Amazing!», спрашивали, что за стиль, то есть постоянно положительные возгласы. И потом сразу же мы приехали во Владивосток, делали здесь проект, а тут прохожие шли и говорили: «Что это такое!», то есть давали такую обратную связь, как будто каждый второй дизайнер и считает своим долгом сказать, как делать.
НГ: У нас в городе есть объекты резидента «Зари» Тимофея Ради: на территории ЦСИ «Заря» и в куполе на Морском кладбище.
ФМ: Мы ему помогали.
НГ: Вот арт-объект в куполе у меня вызывает двойственные чувства: с одной стороны – там красивый текст, поэтический. С другой стороны, возмущаюсь, почему это сделано за пределами территории резиденции.
ФМ: Один формальный арт-объект, другой неформальный.
НГ: Вы для баланса тоже в другой стране что-то неформальное сделайте.
ФМ: Нам не подходит идея конфликта. У нас в youtube есть фильм «Близость» (https://www.youtube.com/watch?v=hzSr8s1XTgY), мы делали арт-объект в Стамбуле, стрит-арт, но основным результатом стало кино, которое мы сняли, про то, что у Владивостока есть общие топонимы со Стамбулом, и как это произошло. То есть дать владивостокцам очень понятный экскурс в исторические факты, которые может они и не видели никогда. Финальная цель нашего перформанса: мы хотим, чтобы Владивосток и Стамбул стали городами-побратимами. Мы за образование связей. Вот политический стрит-арт, он особенно протестный, он работает на укрепление связей среди сообществ, думающих схоже. А нас драйвит, когда можно дать общие точки соприкосновения для людей, имеющих разные точки зрения на нынешнюю ситуацию.
Вот наш объект «Семь сопок» – это же только начало. Нас волнует, как быть, как развивать концепцию сопок, чтобы город не растерял свою идентичность: эту работу мы делаем полтора года, она стала продолжением «Семи сопок» и сейчас мы поняли, как действовать: инструментами правил застройки землепользования, генплан, как с помощью документов зафиксировать ценности, как перевести это из плоскости разговоров в реализуемое. К тому же не мы одни это делаем, есть еще и дирекция общественных пространств и адекватный, здравомыслящий Шестаков. Самое главное, мы сейчас поняли, где есть эта объективизация, которая позволит нам сохранить сопки. Как видовые точки, как парки, как центры общественной жизни. Вот, пожалуйста, Нагорный парк подоспевает, отстраивается. Это нужно людям, посмотрите на посещаемость.
ВГ: Да, работа с рельефом. Другой хороший пример: дирекция общественных пространств «Сопка Бурачека».
ФМ: Видовых площадок много не бывает. Мы в наших проектах стараемся видеть системообразующие моменты и на них влиять. Начинается с арт-объекта, арт-объект – это самый дешевый способ высказаться, потом у проекта появляется бренд какой-никакой. Искусство – это «нога в двери», термин такой услышал у художницы в Лондоне, мне понравился, сперва ногу поставил, потом сам зашел.
НГ: Когда я была у вас в прошлый раз, дверь открыл пожилой благообразный мужчина с прекрасными черными глазами. Спросила потом у вашей бывшей сотрудницы Алины, кто это. Она сказала, что это ваш дедушка, Феликс. По ее словам, я поняла, что если вы с Вадимом дух Конкрит джангл, то дедушка это сердце.
ФМ: Дедушка – это очаг, потому что он занимается отоплением, он на хозяйстве. Он человек ответственный. Когда мы цех сняли, нам его нужно было как-то отапливать, котлы, мы не понимали, как организовать это хозяйство, а дедушка у меня работал на схожей работе, а я его сюда позвал. Мне кажется, это и для него позитивно, окружен молодежью, и таких коллективов как наш немного. У нас человек на любой должности уважаем.
НГ: Последний вопрос. Ваши любимые архитекторы, художники? Назовите, чтобы потом можно было погуглить их работы.
ВГ: Очень крутые скандинавские компании – Снохетта, Бьярке Ингельс, у них есть чему поучиться. Если с нашей стороны страны есть Япония, то с той стороны есть Европа, и эта часть Европы является той, от которой хотелось бы что-то взять. Возле Фуникулера по проекту Снохетты будут строить театральный комплекс.
ФМ: Да, Владивостоку везет – отличный проект у Снохетты. Что касается архитекторов: Том Мейн, Питер Айзенман – это деконструктивизм. Я бы не хотел делать то, что они делают, но они вдохновляют, очень крутые. И они разговаривающие архитекторы. Потом, Рем Колхас. Я думаю, архитектурное сообщество при этом имени сделает жест facepalm, потому что это любимый архитектор всех. Это отец почти всей архитектуры современной. Снохетта, Бьярке Ингельс – это его бывшие сотрудники, либо его ученики. Рем Колхас – это Валерий Климентьевич Моор, только в масштабах всей Европы. Архитектора запоминают, конечно, по объектам, они показывают, что ты адекватный, но архитектор – это еще и мыслитель. В высшей лиге архитектуры немыслителей не бывает. Норман Фостер – это такой инженер от архитектуры. Очень интересная судьба у его карьеры, его компания превратилась в инфраструктурного разработчика. Нам очень симпатична такая перспектива. Фостер в какой-то момент ушел от чисто архитектурных диалогов: пропорции, материалы, концепции, и перешел к инфраструктурным проектам, у него там транспортные развязки, работа на другом уровне с точки зрения функций, сложные функции, сплошная инженерия и легкий штрих архитектуры, очень интересно. И в завершение, в полный противовес – Петер Цумтор, архитектор, художник. По-моему, он вообще рисует свои проекты тушью, у него все концептуально, в договоре нет сроков, он берет проект, берет предоплату и уходит. Нет, конечно, какая-то адекватная история там происходит, компания у него есть, и к нему приходят клиенты, которые готовы подождать, потому что он загрузил эту идею, с командой обсудил, оно там как-то делается, появляются варианты, а потом — вот! Тоже интересный подход.
ВГ: Я про художников скажу. Я вспомнил олдскульщиков – это Николай Фешин. Очень крутая пастозная живопись. Вот та библиотека, о которой вы говорили, я ее просто из дома взял, положил, думал, буду читать, но она со мной просто путешествует, не хочу ее никуда девать. И был такой художник Валерий Нисский.
ФМ: Да! Я только хотел сказать!
ВГ: Нисский – это был у меня в свое время взрыв композиционный. Когда я учился в художественном училище, Фомин Алексей Евгеньевич меня с его творчеством познакомил. Вот эта плановость, когда ты не ожидаешь, что такое может быть. Я Феликсу его показал. Думаю, это повлияло на нас.
ФМ: Вот видите, архитекторы не русские, а художники-то русские. А, еще вспомнил Саймона Столенхага! Вадим, помнишь, композиции рисовал такие футуристические, постапокалиптические? Тоже на меня повлиял этот художник.