Проект «ЛИТбез»: художник Марина Попова. В поисках утки-апельсинки

 

В самые суровые зимние холода сердца посетителей библиотеки № 8 согревала одна очень обаятельная выставка маленьких картин «В поисках утки-апельсинки». На первый взгляд, живопись и графика Марины Поповой такая же открыточная, наивная, как работы Мод Льюис. Небольшие размеры, чистые цвета, бесхитростные пейзажи, глядя на которые вспоминаешь прочитанные где-то слова: «Женское дело стоять у окна и наблюдать смену сезонов». И все-таки разговор с автором выставки позволяет понять, насколько оправданы параллели между творчеством владивостокской и канадской художниц. С Мариной Поповой беседовала сотрудник библиотеки-галереи Наталья Григина.

 

 

НГ: Я хочу сразу уточнить, что, не смотря на название выставки, утки-апельсинки на работах нет.

МП: Ее вообще в природе не существует.

НГ: Или может быть ее еще не открыли. Это что-то несбыточное, может она есть, может нет.

МП: Мечта.

НГ: Да. И конечно, эта сказочная утка-апельсинка прекраснее утки-мандаринки, она больше, ярче. Это картины о мечте, можно сказать. Но начнем с утки-мандаринки. Вы упомянули, что любите писать там, где эти утки водятся. Может быть, где это место географически не будем называть? Потому что были случаи, когда мужчины ехали стрелять этих краснокнижных уток.

МП: Это находится в пригороде, Фанзавод. Там хорошо рисовать, но сейчас там обычно прогуливающихся людей много, не порисуешь.

НГ: Получается, это пленэр. Вы туда с этюдником приезжали?

МП: Скетчбук. И плюс фотографии делаешь. В скетчбуке набросала перспективу на месте, а дома можно в краске. У меня был преподаватель, художник Крамар, когда писали натюрморты, он поставит хорька какого-нибудь, и крутит его каждые пять минут, весь класс делают наброски, двадцать – двадцать пять набросков за урок. Заканчивается урок, дома в цвете.

НГ: Это в художественной школе?

МП: В педагогическом училище. Предмет «живопись» у нас был два года.

НГ: До педучилища Вы ходили в художественную школу?

МП: Нет. У меня рука травмированная с двух лет, в детстве на банку трехлитровую упала. Врач Лия Игнатьевна Наркевич взялась сделать операцию. Врачи говорили, что все сухожилия сшиты, не будет работать рука, но сказали: «Попробуйте порисовать».  Надо было лепить и рисовать, разрабатывать руку. Сколько помню, столько я рисую. А бабушка имела достаточное образование, чтобы со мной заниматься. У меня учителя в школе знали, все учителя в педучилище, в институте знали – я всегда на всех занятиях рисую. Мне никто не делал замечания. А я иначе не улавливаю информацию. Знаете, сколько у меня скетчбуков? Холсты у меня стоят под столом в ряд. А вообще у меня комод большой, трехярусный, он под завязку забит. Но не только работами, там еще материалы: кисти, мастихины, масло и так далее. Я предпочитаю масло и акварель.

НГ: Когда я думала над названием вашей выставки, у меня было два полюса в голове, которые я хотела как-то объединить. И вот они у меня в утке-апельсинке объединились. С одной стороны, у вас Япония мотивом присутствует. Гора, цветущая сакура, луна. А с другой стороны что-то цыганское в работах есть, золотой акрил. И я подумала, что надо у вас спросить про ваши корни.

МП: Прибалтика и Волга. В Японии я никогда не была. И цыганских корней нет. Мне очень нравится наш багульник. Но я его пишу, и он меня получается, как сакура. Есть такая поговорка «Бог создал рай, а черт Приморский край». Тут смешалось и восточное, и европейское.

НГ: Вот вы сказали, что рисовали на открытом воздухе в скетчбуке. Если бы была возможность выбрать место для пленэра не обязательно во Владивостоке и не обязательно в России, может быть, порисовать городской пейзаж, может быть, природу, какой бы Вы выбрали?

МП: Карловы Вары. Там просится все на холст. Я пыталась акварели сделать. Маслом попробую, конечно, сделать, потому что фотографий много. Там пряничные домики, игрушечные. Помните же, у Тургенева «ехать на воды» и там все это осталось, краники эти.

НГ: Не возникало ли у вас такого, что вы, например, были на природе, рисовали и с этим пейзажем устойчиво был связан запах, например, осенних листьев. И как это передать. Были такие мысли?

МП: Было. Мне нравится зиму писать. И я, работая, хотела передать эти ощущения, когда заходишь домой и задубевшие от холода штаны ставишь у печки. Когда постельное белье с мороза заносишь и этот запах. Исходя из этого и пишу. Для меня, кстати, рисование – это медитация. Когда рисуешь, ты где-то не здесь. У меня еще так бывает: хожу, думаю, тоже в себе, это все там вызревает, а потом сажусь и медленно так – одну полоску, вторую полоску.

НГ: У Толкина есть такая сказка «Лист кисти Ниггля», и там один человек, который себя художником не считал, он рисовал всю жизнь где-то в сарае одну картину, дерево. И потом, когда он ушел из жизни, он попал в свой личный рай, в то место, где росло его дерево. Вот у вас есть работы, скажем так, фантазийные. А было ли такое, что вы нарисовали и потом попали в это место во сне? Или во сне увидели место и нарисовали.

МП: Я все-таки рисую то, что видела когда-то. Помню я себя с того возраста, как я начала читать. То есть, лет с трех. А мы жили на Седанке. В то время это было райское место. Зеленое, очень яблоневое, очень вишневое, очень морское. Домики как игрушечные.

НГ: То есть, можно сказать, все что у вас на работах – это воспоминания.

МП: Смесь какая-то, наверное. Я не могу же все воспроизвести детально.

НГ: Но ведь и воспоминания – это что-то живое, это не фотография.

МП: Тогда да, я помню ощущения и хочу их нарисовать.

НГ: В пединституте вам преподавали какие-то академические основы. Ваш дух противился академическому, классическому? Или наоборот?

МП: У меня был прекрасный педагог, такой грамотный, он очень много мне дал. Хотя он и бывал резок. Вот я семнадцатилетняя забегаю в мастерскую, он вставал и мне говорил: «Сядь!». Я смотрю на него непонимающе, говорю, что бегу, что не могу сидеть. Он говорит: «Сядь. Я очень устал. А ты женщина, я не могу при тебе сидеть». Вот такой он был. Очень критичный, но при этом говорил: «Твои работы имеют право на жизнь».

НГ: Как-то на встрече с художницей Еленой Копыловой, я спросила ее, в мастерской какого художника она хотела бы оказаться и посмотреть, как он работает, будь возможность воспользоваться машиной времени. Ее ответ для меня был полной неожиданностью: Сикейрос. Потому что эта художница пишет всякие травы, тыквенные стебли, цветы и вдруг Сикейрос. Есть ли у вас такое соединяемое — несочетаемое? Вот ваши работы, райские воспоминания из детства и, например, любовь к какому-то художнику, который пишет такие мятежные, темные работы?

МП: Не знаю… Мне нравятся импрессионисты, вдохновляет вот эта гонка за светом, я бы сама так хотела, хотела бы научиться ловить свет в акварелях в том числе. Я иногда смотрю на какие-то акварели, мне не верится, что это акварель. Я и сама очень много рисую акварелью, но поймать вот эту воздушность – для меня это что-то невероятное.

 

Наш сайт использует файлы cookies, чтобы улучшить работу и повысить эффективность сайта. Продолжая работу с сайтом, вы соглашаетесь с использованием нами cookies и политикой конфиденциальности.

Принять