Писатель и краевед Сергей Корнилов подготовил цикл лекций в рамках проекта ВЦБС «Объяснения», посвященных 160-летию города Владивостока.
Сравнительно недавно стала широко известна история американки Элеоноры Прей, которая ненадолго, как она думала, приехала во Владивосток к родственникам и прожила здесь 36 лет. Похожая история произошла с японкой Ёнеко Тоидзуми, хотя она менее известна широкой публике. Точно так же, как Элеонора Прей, она приехала во Владивосток к родственникам в гости, и задержалась здесь на долгие 17 лет. Но в отличие от американки Прей, которая в 1930 г. покинула Владивосток навсегда, Ёнеко Тоидзуми суждено было вернуться во Владивосток.
Первая встреча и первая любовь
Ёнэко Ятакэ приехала во Владивосток 9-летней девочкой летом 1921 г. в гости к своей тете Ясу, которая вышла замуж за русского рабочего Кузьму Серебрякова. Жили они в своем доме на ул. Металлистов (идет вверх от центральной проходной Дальзавода мимо Жариковского и института истории до ул. Буссе), рядом с Дальзаводом, где трудился Кузьма. Лето пролетело, но Ёнэко не захотела покидать Владивосток. Вот что она писала в мемуарах:
"Месяц прошел быстро. Приближался день отъезда но я не хотела возвращаться в Японию. Владивосток притягивал меня. Я уже привыкла к китайцу с косичкой, сидевшему в лавке на углу... У его жены были маленькие ножки и она передвигалась медленно, как гусыня… Тетя водила меня на рынок, где я встречалась с кореянками. Они передвигались большими шагами, покачивая бедрами, с грузом на голове. Молодые русские женщины, стройные и красивые, но с возрастом они полнеют и среди них есть женщины с животом, как пивная бочка. По натуре добрые, любезные и привязчивые люди… Еще были цыгане, такого необычного народа нет в Японии. Они не живут на одном месте. Когда наступала весна и лед в Золотом роге таял, они обязательно презжали в своих кибитках, останавливались на окраине, где-нибудь в Гнилом углу и оттуда приходили в центр города… Владивосток тянул меня необъяснимой магией. К тому же я научилась говорить по-русски. Мне стало интересно жить в этом городе и было очень жаль бросить все и вернуться на родину".
У Ёнеко появились русские подруги, которые дали ей имя «Нина», т.к. не могли запомнить японское имя «Ёнеко». Нина-Ёнеко сообщила родителям, что остается у тети Ясу. Тетя подержала ее. Да и вообще была рада, так привязалась к племяннице, ведь жить в чужом городе, когда рядом есть близкий родственник, всегда легче. В сентябре Ёнеко пошла в японскую школу на ул. Фонтанной, где было 200 учеников (во Владивостоке тогда проживало 4 тыс. японцев). Учиться ей нравилось.
В октябре 1922 года, после эвакуации японцев из Владивостока, в городе осталось всего 150 японских подданных. Среди них были тетя Ясу и Ёнэко.
Муж Ясу, Кузьма Серебряков, относился к племяннице, как к родной дочери. Он очень хотел, чтобы Ёнэко получила хорошее образование, поэтому после окончания японской школы она поступила в «коричневую» женскую гимназию на Пушкинской (ныне гимназия № 9 с углубленным изучением китайского языка, но факультативно изучают и яп.язык). По настоянию дяди Кузьмы девочка брала уроки игры на пианино и училась рисовать. Позже он же ходатайствовал, чтобы Ёнэко взяли учиться на рабфак, а затем она поступила в Дальневосточный государственный университет на факультет русской филологии.
В ДВГУ Ёнэко поступила в 1930 году. Она не собиралась никуда уезжать, хотя тучи над ней постоянно сгущались. За ней установили слежку. Напомню, что именно в 1930 году из Владивостока вытурили Элеонору Прей, не давая ей работать и лишив средств для существования. В это время почти все иностранцы покинули город. В 1930 г. фирма Кунст и Альберс закончила свою работу и закрыла магазин, задавленная наплогами, которы достигали 80%. У Кунста и Альберса было последнее место работы Э. Прей – она работа у них машинисткой. В 1931 г. покинули город старожилы Владивостока Бринеры.
В 1932 г. Ёнэко впервые вызвали в ГПУ. Она испугалась, что ее арестуют, но ей предложили сотрудничество в качестве осведомителя. Говоря проще, ей предложили "стучать" на своих соотечественников и русских, которые общались с японцами. Она отказалась, но ей дали несколько дней на обдумывание. Месяц прошел, как в кошмарном сне. «Мне казалось, я схожу с ума», - писала Ёнеко, но больше ее в ГПУ не вызывали.
В это время она познакомилась с Кенрю Тоидзуми, настоятелем единственного во Владивостоке буддийского храма.
Урадзио Хонгандзи
Буддийская секта Ниси Хонгандзи, основанная в Японии еще в XIII веке, первой отреагировала на появление во Владивостоке японской диаспоры. В 1886 году в город прибыл миссионер Тамон Сокумэй, а его миссия получила название Урадзио Хонгандзи (Урадзио – японское название Владивостока).
Сокумей открыл первое отделение секты за пределами Японии. Японцы арендовали у купца Шевелева землю на улице Фонтанной (права приобретать земельные участки в России иностранные подданные не имели) и построили там буддийский храм. Однако дела у миссионеров пошли не очень хорошо: через 10 лет у них возникли проблемы с выплатой аренды, и, несмотря на все усилия по сбору денег, они были вынуждены передать храм вместе с участком хозяину земли.
Возобновить деятельность храма удалось Ото Какумину, который прибыл в Россию в 1903 году. Этот японский священник прожил в России и СССР около 30 лет и стал самым известным из настоятелей Урадзио Хонгандзи. Он не покидал Россию даже во время Русско-японской войны и остался здесь после Гражданской войны и интервенции. Именно Ото Какумину удалось добиться выделения во Владивостоке земли под буддийский храм, который был построен в 1916 году недалеко от Покровского кладбища.
Какумин не стремился покинуть СССР, но в 1931 году он понял, что выбора не остается — ему под разными предлогами не продлевали визу. Тогда он решил перед отъездом посетить Ленинград и Москву, чтобы поблагодарить японского посла и представителей центральной власти за поддержку и длительную совместную работу.
В Москве Какумину удалось встретиться со Сталиным. Из его статьи «30 лет в России»:
«Сейчас всей политикой в стране руководит этот человек. В связи с отъездом из России, где я прожил долгие годы, мне хотелось попрощаться с русским народом, встретившись и пожав ему, представителю этого народа, руку. Для этого я и поехал на встречу. Однако у него не было намерения встречаться со мной. Вышел молодой человек, по виду секретарь, и сказал: «Если есть какое-то дело, изложите его мне». Тогда я ответил: «Я все-таки около 30 лет жил в России. Я был здесь, когда ты еще не родился. И сейчас, постарев, должен возвращаться на родину. Все 30 лет русские оказывали мне всяческую поддержку. Я считаю, что должен пожать Сталину, представляющему этот народ, руку, я ехал сюда не для того, чтобы отстаивать какие-либо принципиальные идеи, в любом случае, попрошу передать мою визитную карточку». Молодой человек удалился, а когда вернулся, сказал: «У вас только три минуты», и я вошел внутрь.
Сталин оказался весьма видным мужчиной, даже среди русских он выделялся внушительным телосложением. Запомнилось, что, оказавшись лицом к лицу с ним и будучи сам небольшого роста, я ощутил собственную незначительность. Он сам не стал жестко меня ограничивать, не сказал: «только три минуты». Предложил сесть. Тогда я проговорил: «Я приехал, потому что хотел попрощаться с русским народом, пожав руку вам, представителю этого народа. Я уже старый, поэтому новых слов не запоминаю, если говорить об именах людей, которые остались в памяти, это Ленин, потом Калинин, оба имени заканчиваются на „ин“, поэтому легко запомнить. Вы — Сталин, это слово также заканчивается на „ин“. Имена трех вождей революции заканчиваются на „ин“, поэтому я их и запомнил, но только ради этого быть здесь смысла нет, да и постарел я, поэтому пора и честь знать».
После этих слов сидевший молча Сталин весь засветился радостью, он встал и протянул свою большую руку для рукопожатия. Казалось, что его лицо излучало истинно детский восторг, куда-то улетучилась, исчезла без следа неприступность человека, наделенного наивысшей властью в стране. Потом он посмотрел мою визитную карточку и сказал: «Да у тебя тоже фамилия заканчивается на «ин» – Какумин». Я, засмеявшись, замахал руками».
Ота Какумин вернулся в Японию в 1931 году, а Урадзио Хонгандзи возглавил молодой миссионер Кэнрю Тоидзуми, с которым и познакомилась Ёнэко Ятакэ в 1932 году.
Через год, 25 марта 1933 года они поженились. «В день свадьбы я не смогла хорошо рассмотреть лица многих приглашенных. Первый раз в жизни меня сильно накрасили, и я боялась, что, если открою рот, то косметика на моем лице потрескается, поэтому старалась не смеяться, не говорить и не прикасаться к великолепным блюдам".
В мае 1934 года Ёнэко Тоидзуми родила сына, а в ноябре 1936-го дочь. В этот момент ее муж был арестован. Ему предъявили обвинение в сокрытии денежных средств, которые находились в храме, в ящике для пожертвований. Кэнрю пытался объяснить, что это не спрятанные деньги, а пожертвования прихожан, но его объяснения во внимание не приняли. «Религия – опиум. Настоятель – реакционер», – было сказано на суде. За сокрытие 800 рублей суд вынес приговор: год тюрьмы.
Весной 1937 года буддийский храм Урадзио Хонгандзи во Владивостоке был закрыт советскими властями, а Ёнэко Тоидзуми предписано покинуть СССР. Она стала собирать вещи. Поскольку фигуру Будды и другие культовые вещи реквизировали, у нее была одна задача: вывезти из храма кремированные останки 94 японцев, умерших во Владивостоке, и 312 японцев, погибших в 1920 году во время Николаевского инцидента. Чувства, обуревавшие Ёнэко Тоидзуми в эти дни, она описала в книге:
«Свечи, зажженные настоятелем Тамоном погасли, Урадзио хонгандзи закончил свою историю... в моей жизни во Владивостоке была поставлена точка. Я возвращалась на родину с двумя детьми. Стоя на борту, я смотрела на удаляющийся город на сопках - Владивосток. День за днем я вспоминала непростую жизнь в течение 17-ти лет. Здесь, во Владивостоке, я выросла, вышла замуж, родила детей - воспоминания об этом волновали мою душу. Слезы, не переставая, текли по щекам. Я не хотела говорить: "Прощай". Я обязательно когда-нибудь приеду сюда, потому что я возвращаюсь в Японию одна, оставляя моих любимых тетю и дядю, друзей и мужа!»
В декабре 1937 года муж Ёнэко и ее тетя тоже вернулись в Японию. Радость встречи была незабываемой, но спокойной жизни не получилось. Уже через год Кенрю направляют служить в Маньчжурию. Причиной стало хорошее знание русского языка – ему пришлось работать в спецорганах Квантунской армии в Харбине, а затем в г. Яньцзи.
Здесь у них родились еще двое детей. В августе 1945 года началась советско-японская война и, во время боевых действий, Кенрю пропал. Как позже выяснилось, он попал в плен. Ёнэко сначала попала в лагерь для японских военнопленных, где у нее умерла дочь, а затем ей повезло. Выяснилось, что она хорошо знает русский язык и она стала работать при штабе Советской Армии переводчицей. В апреле 1946 года она, вместе детьми, вновь оказалась во Владивостоке. Произошла вторая встреча с городом ее любви и юности.
Сначала она работала переводчиком в лагере для японских военнопленных в районе 7-го форта крепости (ныне ост. Заря), а затем в лагереи на ст. Угольная. В декабре 1946 года она с детьми вернулась в Японию. 10 лет спустя, после пребывания в лагере для военнопленных, вернулся муж.
В Японии, начиная с 1975 года, Ёнэко Тоидзуми неизменно возглавляла советско-японское общество дружбы в своем родном городе Фукуи. В 1992 году, сразу после того, как Владивосток стал открытым городом, она вновь приехала сюда. Это было ее третье возвращение во Владивосток.
Во Владивостоке ее приняли как родную, особенно после того, как стала известна ее история и позже опубликована книга на русском языке. В 1998 году Ёнэко последний раз посетила свой любимый город и высказала идею установить на месте снесенного буддийского храма Урадзио Хонгандзи памятный знак. Она не только подала идею, но и стала активно воплощать ее в жизнь. Ей помогали сотрудники Японского центра во Владивостоке и Восточный институт ДВГУ. Памятный знак был открыт 3 ноября 2000 года в сквере, который впоследствии получил имя Ёнэко Тоидзуми. Находится он недалеко от главного корпуса бывшего ДВГУ, рядом с Покровским парком. В этом сквере Ёнэко собственноручно высадила сакуру, которую привезла из Японии. Сакура прижилась и цветет здесь каждую весну.
Ёнеко Тоидзуми покинула этот мир 29 апреля 2009 года в возрасте 97 лет.
Цитаты из книги «Сирень и война»:
"Русские не любят сезон туманов. Они выезжают на дачи, которые находятся вдоль Амурского залива. Даже если над Владивостоком висит густой туман, удивительно, что в дачных районах Седанки, 19-го километра и станции Океанской всегда ярко светит солнце... А мне нравился туманный Владивосток - в это время года одновременно распускались белые цветы яблони, груши, жасмина, цветет сирень. Их аромат придавал пейзажу туманного Владивостока неповторимую прелесть. Мы, как русалки, плавали в туманном море, испытывая легкость и наслаждаясь непередаваемой красотой".
"Судно подошло к причалу, на набережной было оживленно...Удивительно! На причале толкалось много встречающих. В японских портах такого не наблюдалось. Европейцы, корейцы в чогори, японцы в кимоно. Это было понятно. Но были невиданные раньше одежды и прически восточных людей, темно-синяя одежда, очень грязная; мужчины с длинными волосами, заплетенными в многочисленные косички, спускающиеся по спине из-под черных круглых в виде чашечек шапочек на головах... Среди европейцев были не только русские, но и американцы, немцы, французы, хотя все они похожи. Владивосток - международный порт, и здесь живут люди из разных стран и через него проезжают в Европу люди разных национальностей".
"В день свадьбы я не смогла хорошо рассмотреть лица многих приглашенных. Первый раз в жизни меня сильно накрасили, и я боялась, что, если открою рот, то косметика на моем лице потрескается, поэтому старалась не смеяться, не говорить и не прикасаться к великолепным блюдам… На четвертый день мы пригласили жен, участвовавших в приготовлении разнообразных праздничных блюд, и на этом закончили. После этого я вернулась к дяде. Мы пригласили русских знакомых, друзей, одногруппников. Гулянье проходило в течение двух дней…Это было совсем не так, как в Хонгандзи. Гости кричали: "Горько! Горько!… Принимая их любовь, я плакала от счастья и в душе повторяла: "Спасибо!" и "Прощайте!" Это был душевный крик прощания с друзьями, с которыми я весело провела трудные студенческие годы. И одновременно - чувство благодарности тем, с кем больше никогда было нельзя встречаться. Ситуация становилась все мрачнее, и наша свадьба была самым ярким событием перед погружением во тьму".
Мемуары Ёнэко Тоидзуми «Сирень и война» изданы во Владивостоке (ДВГУ, 2001)
Ёнеко и Кенрю Тоидзуми, Владивосток, 1933 г.
Храм Урадзио Хонгандзи.
Памятный знак на месте, где находился Урадзио Хонгандзи был открыт 3 ноября 2000 г.
Ёнэко Тоидзуми, Владивосток, 1992