В поисках Марселя Пруста. 150 лет со дня рождения

В июле исполнилось 150 лет со дня рождения выдающегося французского писателя, Марселя Пруста. Болезненный титан модернизма, человек, который вместе с Джойсом перевернул само наше понимание явления, именуемого литературой, автор одного из самых «густонаселенных» (более 2500 персонажей) циклов романов в истории был не сразу понят при жизни. Не столь уж многие и сегодня могут похвастать, что сумели одолеть все семь томов «В поисках утраченного времени».

Биография

Валентен Луи Жорж Эжен Марсель Пруст родился 10 июля 1871 г. в пригороде Парижа в состоятельной семье. Отец — врач-эпидемиолог, профессор, советник французского правительства по борьбе с эпидемиями. Мать — дочь еврейского банкира.

Он рос болезненным ребенком. В возрасте 9 лет у него обнаружилась астма, которая мучила его всю жизнь, наложив отпечаток на характер: Марсель Пруст был замкнутым человеком.

Учился Пруст в одном из старейших французских лицеев — Кондорсе. Увлекался литературой и философией. Чтение книг заменяло ему все другие развлечения: шумные игры и компании сверстников. Но во время учебы на юридическом факультете Сорбонны его часто можно было застать в модных салонах Парижа, где собирался цвет знатных людей и интеллигенции того времени.

В одном из салонов он познакомился с писателем Анатолем Франсом, ставшим его «крестным отцом» в литературе, вдохновив его писать и оценив его талант, который не признавали другие, считавшие Пруста обычным литературным дилетантом.

В 1896 году Франс помог Марселю издать первый сборник рассказов «Развлечения и деньки», написав к нему предисловие. Сборник был холодно встречен критикой. Известный поэт и романист Жан Лоррен написал на него разгромную рецензию. Оскорбленный Пруст вызвал обидчика на дуэль (до этого на дуэль Лоррена хотел вызвать Гюи де Мопассан), которая, к счастью, закончилась ничем.

Огромная слава чуть ли не главного романиста Европы пришла к Прусту посмертно. Тем большее уважение вызывает его писательское упорство. С 1909 по 1922 год им была создана эпопея из семи романов: «По направлению к Свану», «Под сенью девушек в цвету», «У Германтов», «Содом и Гоморра», «Пленница», «Беглянка» и «Обретенное время», — которая считается образцом литературного модернизма.

Последние три из семи романов Пруста вышли уже посмертно и были отредактированы его братом. А первый незавершенный цикл романов отказались печатать все крупные французские издатели. Только один издатель Бернар Грассе согласился выпустить его в свет за счет автора, при этом заставив внести серьезные сокращения. Издание не имело успеха у критики и не вызвало восторгов у читателей. Пруста так и считали «дилетантом». И лишь после его смерти его прозой были очарованы мировые классики — Сомерсет Моэм, Грэм Грин, Владимир Набоков и другие. Пруст оказал несомненное влияние на прозу Бориса Пастернака, который говорил о нем, как «совершенном открытии» для себя и даже боялся его перечитывать: «Боюсь читать (так близко!) и захлопнул на пятой странице».

Но в целом читатели Пруста, как во всем мире, так и в России, делятся на две категории: тех, кто восхищен его неторопливой, описательной манерой, перенасыщенной деталями, метафорами и персонажами (около 2000 действующих лиц!), и тех, кто считает его прозу скучной и нечитабельной. Среди писателей, отрицавших талант Пруста, такие корифеи, как Ивлин Во, Джеймс Джойс, Максим Горький, Кадзуо Исигуро и другие. Горький писал о нем: «Нестерпимо болтливый Марсель Пруст».

Личная жизнь Пруста крайне бедна событиями. Но его влияние на литературу ХХ века трудно переоценить. Безусловно Пруст вместе с Джойсом — главные фигуры литературного модерна и в то же время — два выдающихся примера писателей, вокруг которых существует так называемый «заговор эстетов».

Еще Пруст знаменит тем, что ввел в мировую моду «опросники», на которые сам отвечал несколько раз на протяжении всей жизни. Эти «опросники» очень популярны среди телеведущих всего мира. Они так и называются «опросники Пруста». Многие журналисты по сей день используют его анкеты для интервьюирования знаменитостей.

«В поисках утраченного времени»

Среди великих французских писателей Марсель Пруст, пожалуй, самый большой оригинал и самое парадоксальное явление. Его эпопея «В поисках утраченного времени», писавшаяся в течение 14 лет, — вроде бы обнажает все самые интимные душевные движения автора, декларировавшего выход к читателю абсолютно без забрала: «Есть лишь один способ писать для всех — писать ни о ком не думая, писать во имя того, что есть в тебе самого важного и сокровенного». Тем не менее, личность Пруста, даже по прочтении всех семи томов, остается во многом фрагментарной и загадочной.

Писатель, казалось бы, вывернувший себя наизнанку, так и остается неуловимым, ускользает от определений. Недаром в своем сборнике критических эссе «Против Сент-Бёва» Пруст настаивал на «антибиографическом» подходе к литературе, утверждая, что художественные творения создаются особым «я» писателя, имеющим мало общего с тем «я», которое знакомо его родным и близким в повседневной жизни.

«В поисках утраченного времени» по сути своей — семитомная светская хроника, материал для которой Пруст собирал по парижским салонам всю первую половину жизни, чтобы посвятить вторую подробному описанию нравов. На него накладывается изощренная кружевная вязь сиюминутных переживаний автора, многие из которых найдут отклик в душе нынешнего читателя. Как бы ни изменилась жизнь со времен Пруста, он по-прежнему помогает осознать главное и неотъемлемое богатство человека во все времена — возможность исследовать свой собственный внутренний мир, которая служит нам главной защитой и утешением вопреки любым внешним обстоятельствам.

Литературоведы не без оснований связывают повышенную утонченность прустовской интроспекции с его болезнями — как невротической зависимостью от других людей (Пруст, судя по всему, просто душил друзей своей потребностью в любви и участии), так и астмой, из-за которой писатель был вынужден изолироваться от внешнего мира. Но до того, как стать затворником, Пруст успел накопить немалый опыт в общении с людьми и понимании их душевных движений, поэтому у него на каждой странице можно встретить довольно меткое наблюдение о человеческой природе.

Однако в прустовском тексте все внешние события, поступки и диалоги персонажей видятся словно сквозь некую пелену: повседневное содержание жизни — кто-то куда-то пошел, кого-то встретил и о чем-то поговорил, в кого-то влюбился или, наоборот, в ком-то разочаровался — расплывается на втором плане, в то время как на первый выходят субъективные ощущения рассказчика, связанные с какой-то ерундой вроде запаха и вкуса печенья, которое он макает в чай.

Знаменитое печенье «мадлен», которому посвящен выразительнейший фрагмент в начале первой части первого тома эпопеи, «По направлению к Свану», — своего рода «торговая марка» Марселя Пруста. Без этого печенья не обходится ни одна литературная энциклопедия, да и философам с психологами, размышляющим о механизмах памяти на примере «эффекта Пруста», незамысловатая выпечка по сей день служит отличным подспорьем:

«Мама велела подать мне одно из тех кругленьких и пузатеньких пирожных, называемых «мадлен», формочками для которых как будто служат желобчатые раковины моллюсков из вида морских гребешков. И тотчас же, удрученный унылым днем и перспективой печального завтра, я машинально поднес к своим губам ложечку чаю, в котором намочил кусочек мадлены. Но в то самое мгновение, когда глоток чаю с крошками пирожного коснулся моего неба, я вздрогнул, пораженный необыкновенностью происходящего во мне. Сладостное ощущение широкой волной разлилось по мне, казалось, без всякой причины. Оно тотчас же наполнило меня равнодушием к превратностям жизни, сделало безобидными ее невзгоды, призрачной ее скоротечность, вроде того, как это делает любовь, наполняя меня некоей драгоценной сущностью: или, вернее, сущность эта была не во мне, она была мною. Я перестал чувствовать себя посредственным, случайным, смертным»

Это только первые несколько строк, за которыми следует подробнейший анализ психологических нюансов, позволяющих человеческой памяти непроизвольно воскрешать прошлое с натуральным эффектом перемещения во времени.

В одном рассказе Пруст пытается отрефлексировать собственную гиперчувствительность, используя классическую сказочную конструкцию: к колыбели младенца феи «приносят презенты, которые в будущем составят сладость нашей жизни». При этом лирическому герою Пруста достается неоднозначный подарок от странноватой феи:

«Я фея непонятых изяществ. Все люди будут причинять тебе зло, ранить тебя — те, кого ты не будешь любить, но еще больше, кого ты полюбишь. <…> Я покажу тебе красоту твоей печали, твоей отвергнутой любви, твоих открытых ран, она исполнена такой нежности, что ты не сможешь отвести от нее взгляда, промокшего от слез, но очарованного. Жестокость, глупость, безразличие мужчин и женщин обернется для тебя увеселением, ибо красота эта глубока и разнообразна»

Красота — вот один из ключевых понятий в творчестве Марселя Пруста, который критически относился к собственной способности придумывать сюжеты. Его главный сюжет — внутренний, а основная задача — описывать свои личные впечатления, передавая словами упоительные ощущения от запахов, цветов, геометрических форм и тем самым выпуская на волю красоту, запертую в оболочке самых банальных вещей, ежесекундно мозолящих глаза каждому человеку.

Еще о Марселе Прусте:

Образ Пруста – это в высшей степени наглядное выражение неуклонно возрастающего разрыва между литературой и жизнью. Это мораль, оправдывающая попытку вновь вызвать разрыв. Известно, что Пруст в своих произведениях описывал не такую жизнь, какой она была, а жизнь, как о ней вспоминает тот, кто ее прожил. Но и это еще слишком неточно и слишком грубо сказано. Потому что здесь для вспоминающего автора главную роль играет вовсе не то, что он пережил, а сам процесс возникновения его воспоминаний, труд Пенелопы при их создании.

Если римляне называли текст тканью, то едва ли найдется такой, который окажется более плотной тканью, чем текст Марселя Пруста. Все для него было недостаточно плотно и прочно. Его издатель Галлимар рассказывал, что манера Пруста читать корректуру приводила наборщиков в отчаяние. Гранки всегда возвращались полностью исписанные. Но ни одна из опечаток не была исправлена, все свободное пространство было заполнено новым текстом.

Самое важное, что человек имеет сказать, он не всегда объявляет вслух. Да и вообще он не всегда доверяет это ближайшему другу, тому, кто всегда сохраняет верность и готов выслушать признание. Если не только личности, но также и эпохе свойственна такая стыдливость, то есть разбитная и фривольная манера сообщать кому попало свое самое дорогое, то для XIX века – это не Золя и не Анатоль Франс, а молодой Пруст, неприметный сноб, постоянно что-то из себя изображающий салонный лев, который ловил на лету самые удивительные откровения стареющего хода жизни (так же, так и откровения другого, утомленного до смерти Свана). Только Пруст сделал XIX век достойным мемуаров.

Кожин Иван, сотрудник библиотеки №12

Наш сайт использует файлы cookies, чтобы улучшить работу и повысить эффективность сайта. Продолжая работу с сайтом, вы соглашаетесь с использованием нами cookies и политикой конфиденциальности.

Принять