160 лет назад Уссурийский край без единого выстрела был присоединен к России
Историк-краевед и литератор Сергей Корнилов предлагает читателям очередную лекцию в проекте ВЦБС «Объяснения»
От Нерчинского трактата до Айгунского договора
В XVI веке Россия перевалила через Уральский хребет и стала расширяться на Восток. За короткий исторический срок (менее, чем полвека) русские казаки и землепроходцы достигли Тихого океана и вышли к берегам Амура. Но если в Сибири и на Севере русские встретили дикие и полуцивилизованные народы, которые сравнительно быстро были приведены в русское подданство, то на Амуре произошло столкновение нарождающейся, молодой Российской империи и многоопытной Китайской империи. Это столкновение привело к войне, которая с перерывами длилась 37 лет и закончилась подписанием первого в истории отношений России и Китая договора. Нерчинский трактат был подписан в 1689 г., в условиях фактического поражения русской стороны, из-за чего Россия была вынуждена уступить Цинской империи Приамурье.
В XVIII — начале XIX вв. русское правительство предпринимало попытки пересмотреть условия Нерчинского договора, но они закончились безрезультатно. Ситуация изменилась в XIX в., когда в результате Первой опиумной войны Англия открыла Китай. В это время началась Большая игра — глобальное соперничество Британской и Российской империй и доминирующее влияние Великобритании в Китае создавало угрозу нацональным интересам России. В связи с этим в Петербурге приняли решение как можно скорее закрыть вопрос о пограничном размежевании с Цинской империей.
В1843 г. в Петербурге был создан Особый Комитет по делам Дальнего Востока. В Комитет вошли министр иностранных дел граф Нессельроде, морской министр князь Меньшиков, военный министр князь Чернышов, министр внутренних дел граф Перовский, начальник Азиатского департамента министерства иностранных дел Сенявин и глава военной разведки генерал-квартирмейстер Берг. В 1847 г. Особый комитет организовал две экспедиции для определения фактической границы между Россией и Китаем: морскую экспедицию Геннадия Невельского и сухопутную Забайкальскую экспедицию под началом офицера Генштаба Николая Христиановича Агте.
В 1848 г. Агте возглавил секретную экспедицию для сбора сведения о состоянии российско-китайской границы и проводил исследования до 1852 года от Байкала до Охотского моря. В результате была составлена подробная карта Станового хребта и Бурейских гор. В 1853 г. Агте сделал доклад о результатах экспедиции лично императору Николаю I, был поощрен и получил чин полковника.
Морская экспедиция Геннадия Невельского на транспорте «Байкал» также блестяще выполнила свою миссию. Было развеяно вековое заблуждение о том, что Амур в устье не судоходен и доказано, что Сахалин — это остров. Эти открытия подвигли генерал-губернатора Восточной Сибири Николая Муравьева на Амурские сплавы.
Муравьев инициировал новые российско-китайских переговоры о границе. Несколько встреч с китайскими представителями привели к переговорам в китайском городе Айгунь, где 16 мая 1858 г. Н. Н. Муравьев и амбань И-Шань подписали договор, согласно которому левый берег реки Амур отошел к России, а правый берег до реки Уссури — Китаю. Уссурийский край оставался в совместном владении России и Китая до окончательного разграничения территории. Это была большая победа для России, но Муравьев считал, что присоединение Приамурья – лишь полдела. Он настаивал на присоединении к России Уссурийского края.
Николай Игнатьев
Завершить дело Муравьева-Амурского выпало на долю молодого русского дипломата Николая Игнатьева, но дело это оказалось не легким. Китайцы не хотели идти на дальнейшие уступки русским, заявляя, что Уссурийский край — часть Манчжурии, а так как династия Цин была маньчжурской, то это — часть родины китайского императора.
Николай Игнатьев родился в Петербурге в 1832 г. в семье генерала Павла Игнатьева, чиновника высокого ранга, приближенного к царской семье. Его крестником стал будущий император Александр II. С отличием окончил Пажеский корпус, участвовал в Крымской войне. По окончании войны был назначен военным атташе в Лондоне. Внешне вёл жизнь юного аристократа, участвовал в придворных балах и тесно общался с «верхами» Европы. Был лично представлен британской королеве Виктории и французскому императору Наполеону III. На самом деле вел дипломатическую и разведывательную деятельность. Игнатьев произвёл впечатление своими аналитическими докладами о политике Британской империи и в 1858 г. Александр II направил полковника Игнатьева послом в Хивинское ханство и Бухарский эмират.
Весной 1858 г. посол Игнатьев со свитой отправился из Оренбурга через степи и пустыни в Хиву. В то время такое путешествие само по себе было трудным и опасным мероприятием, но оказалось, что 26-летний полковник с походом в диких степях справляется не хуже, чем со светской жизнью в европейских столицах.
В Хиве и Бухаре полковнику Игнатьеву удалось договориться о противодействии британцам, о привилегиях русским купцам и о возвращении из рабства русских пленников. На отчёте Игнатьева император Александр II оставил резолюцию: «Он действовал умно и ловко и достиг большего, чем мы могли ожидать». Домой молодой посол возвращался, сидя верхом на слоне, которого бухарский эмир подарил русскому царю.
В России Игнатьев узнал о присвоении ему звания генерал-майора и о новой особо важной и секретной миссии в Китай.
Изначально 27-летний генерал не планировался послом в Китай и не должен был вести важные переговоры. Его задача была другой — чисто военной. Он назначался главой группы военных советников, которые вместе с партией новых ружей направлялись в Китай, чтобы учить китайцев обращению с современным оружием.
Весной 1859 г. Игнатьев, во главе обоза из 380 саней с 10 тысячами новых нарезных ружей тронулся от Урала к границам Китая. Преодолевая бездорожье и распутицу он прошёл три с половиной тысячи вёрст до Иркутска, прибыв в столицу Восточно-Сибирского генерал-губернаторства. Здесь Николай Игнатьев провёл неделю, обсуждая с генерал-губернатором Муравьёвым-Амурским ситуацию в Китае. Муравьёв рассказал Игнатьеву, что китайские власти отказываются ратифицировать Айгунский договор и не хотят размежевания в Уссурийском крае. Муравьёв высказался и против передачи китайцам ружей.
Игнатьев согласился, что, в таких условиях, незачем дарить Пекину современное оружие, тем более, что русские солдаты на дальневосточных рубежах пользуются старыми гладкоствольными ружьями. Привезённые новые винтовки оставили для вооружения сибирских линейных батальонов, а в Китай Игнатьев отправился налегке.
В пути дипломата нагнала депеша: МИД предписывал ему попробовать уговорить китайцев пойти на уступки в Приамурье и согласиться с договором, который они подписали год назад. Впрочем, в Петербурге не надеялись, что молодой дипломат добьётся успеха — он должен был лишь не давать Пекину «забыть» о нерешённом пограничном вопросе. Как в те дни говорил сам царь, обращаясь к министру иностранных дел Горчакову: «Ничего хорошего в этом деле уже не предвижу».
Пекинские страдания
Русская духовная миссия в Пекине существовала со времён Петра I. Здесь работали священники, которые окормляли православных китайцев, так называемых албазинцев — потомков русских, попавших в маньчжурский плен после осады Албазинав 17 веке. Албазинцы постепенно «окитаились», но сохранили православное вероисповедание. В здании Русской миссии и начались переговоры Игнатьева с китайцами.
Первая официальная встреча состоялась через две недели после прибытия русского посла в Пекин. Родственник маньчжурского императора Су-Шунь, уполномоченный вести переговоры, демонстративно «выразил удивление» приезду Игнатьева, заявив, что «ответы уже даны и говорить более не о чём, и что, вероятно, русский посланник пожелает поскорее вернуться на родину», но Николай Игнатьев твёрдо решил не возвращаться домой без успеха.
Потянулись длинные, бесплодные переговоры. Стороны стояли на своём и не хотели идти ни на какие уступки. Тщетно Игнатьев пытался приводить логические доводы, указывая, что заключённые договоры надо неукоснительно соблюдать. «Ежели китайское правительство будет отрекаться от прежних трактатов и данных обещаний, — говорил он, — то ни одно государство не может иметь к нему доверия и подобное породит нескончаемую войну и бесчисленные затруднения…» Китайские представители, однако, настаивали, что договор заключённый с губернатором Муравьёвым в прошлом году на берегу Амура в Айгуне «вышел ошибочным». Более того, Су-шунь заявил, что «скорее готов воевать с Россией, чем согласиться с русскими требованиями». На это заявление Игнатьев отреагировал жёстко: «В таком случае войска наши тотчас же вступят в Монголию, Маньчжурию, Джунгарию и начнут действия в Туркестане».
К возможной войне с Китаем склонялся и Муравьёв, который отправил Игнатьеву письмо, где писал: «Вы не надейтесь окончить вопрос о нашем разграничении посредством переговоров в Пекине, и склоняйтесь к мнению, что этот вопрос может разрешиться для нас единственно путём военных действий». Впрочем, губернатор был уверен, что Китай, находящийся в состоянии войны с Англией и Францией, на открытое столкновение с Россией не пойдёт.
Прогноз оказался верным: пойти на обострение отношений с Россией империя Цин не решилась. Су-Шунь, получив резкую отповедь Игнатьева, перестал угрожать войной и заговорил о дружбе. Однако, это не сдвинуло переговоры с мёртвой точки. Как вспоминал один из русских свидетелей тех событий: «Су-Шунь просил Игнатьева не настаивать на требованиях, замечая при этом, что другие государства будут над нами смеяться, если узнают, что двухсотлетняя дружба между нашими державами нарушится от подобных мелочей». Игнатьев же никак не мог согласиться с тем, что Уссуриийский край — это «мелочь».
Переговоры тянулись несколько месяцев и казались бесконечными. Начальник Азиатского департамента Егор Ковалевский утешал Игнатьева в частном письме: «Восток, дорогой генерал, это школа терпения…»
Муравьев старался помочь русскому дипломату. Он отправил Игнатьеву новейшую карту Уссурийского края, составленную русскими топографами — такой карты в империи Цин не имелось. Русские исследователи Венюков, Будагосский, Усольцев и Гамов, изучив местность между Уссури и морем, обнаружили, что в огромном регионе насчитывается около 350 фанз и постоянно проживает не более 3 тыс. тысяч китайцев, гольдов и орочей. Для Игнатьева появился дополнительный аргумент в затянувшемся споре.
Бесплодные переговоры шли уже почти год и порой генерала Игнатьева охватывало отчаяние. Он жаловался в письме отцу: «Боюсь, что меня отсюда выгонят либо запрут в тюрьму в Пекине». Свободное время Игнатьев занимал чтением: изучил все книги о Китае, которые имелись в библиотеке Русской духовной миссии и с усердием изучал Пекин и его нравы. Патриархальная столица русскому послу понравилась. «Честность и вежливость пекинского населения, сравнительно с простым народом европейских столиц, поражает меня» — сообщал он в одном из писем.
Шанхайский поворот
Весной 1860 года Игнатьев решил резко изменить стратегию переговоров: он решил покинуть Пекин и отправиться в Шанхай, где находились войска англичан и французов. Однако китайские власти заявили, что русский дипломат может ехать только в Россию. К Игнатьеву приставили соглядатаев и усилили караулы у всех ворот Пекина. Пришлось устраивать побег.
28 мая 1860 года носилки русского посла и несколько повозок посольства отправились к городским воротам по дороге, ведущей в Монголию. Игнатьев заранее подпилил ось одной из повозок, которая «сломалась» прямо в воротах. Посол изобразил страшный гнев и приказал носильщикам нести его обратно. В поднявшейся суматохе соглядатаи не заметили, что носилки вернулись пустыми. Посол ускользнул из города и добрался до морского побережья, где его ждал русский пароход «Джигит». Через несколько суток Игнатьев уже был в Шанхае.
Англичанам и французам он объявил, что успешно завершил дела в Пекине и теперь будет наблюдателем на фронте европейско-китайской войны. Блестяще владевший английским и французским языками, молодой русский аристократ воспринимался английскими и французскими офицерами, как свой человек. Они вместе выпивали и играли в карты. При этом Игнатьев не терял достоинства дипломата. Когда английский фрегат приветствовал его пароход 13-ю пушечными залпами (по международному этикету послу полагалось приветствие из 17 залпов), русский генерал заставил британского вице-адмирала принести извинения и повторить должное количество залпов.
Для англо-французского командования Николай Игнатьев оказался незаменимым человеком, лично знающим китайскую элиту и Пекин. Англичане и французы были вынуждены советоваться с русским послом по вопросам политики и хитростей во взаимоотношениях с Китаем. Они совершенно ничего не понимали в китайских церемониях.
В августе 1860 года англо-французский флот атаковал китайскую крепость Дагу на ближайшем побережье к столице Китая и одержал полную победу. Посол Игнатьев внимательно наблюдал за этими событиями с борта русского фрегата «Светлана» — того самого, в честь которого через 12 лет назовут центральную улицу Владивостока. Незадолго до этого, на том же фрегате, Игнатьев посетил Японию.
В сентябре 1860 года, вместе с наступающими англо-французскими войсками, Игнатьев высадился в городе Тяньцзинь, который называли «воротами в Пекин». В это время китайцы уже легко отличали европейцев от русских. «Жители селений, лежащих на берегах, — вспоминал Игнатьев, — как только распознавали русское судно, встречали нас как избавителей, почитая нас людьми мирными и приязненными к Китаю, и просили покровительства от грабящих их англичан и французов». Игнатьев стал раздавать китайским домовладельцам листы с текстом на английском и французском языках о русском покровительстве. Китайцы прозвали записки Игнатьева «русскими бумагами» и вешали их на воротах домов, как защиту от европейских солдат.
Англо-французский корпус продвигался вглубь Китая, а Игнатьев отправил в Пекин сообщение, что готов стать посредником в мирных переговорах. Китайцы не ответили, так как надеялись остановить англо-французские войска у Пекина. 18 сентября передовые отряды сторон встретились у деревни Чжанцзявань, где произошло первое сражение за столицу. 10-тысячный европейскй корпус легко разбил 20-тысячное китайское войско, но цинский полководец Сэнгэринчи не считал дело проигранным. Он делал ставку на маньчжурскую кавалерию — основную силу цинской армии. Решающее сражение произошло у моста Балицяо 21 сентября.
Англичане и французы разгромили средневековое воинство. Как вспоминал один из русских офицеров: «Превосходство огнестрельного оружия англичан не давало никакой возможности китайским солдатам сойтись грудь в грудь с английскими войсками, которые с дальних расстояний беспощадно расстреливали китайцев, осыпая их целым градом бомб, гранат и картечи». Из 50-тысячной китайской армии, принимавшей участие в сражении, было потеряно около 3 тыс. чел. Потери союзников были ничтожны: французы потеряли 3 человека убитыми и 17 ранеными, англичане — 2 убитыми и 29 ранеными.
Получив известие о поражении своей армии, китайский император бежал в провинцию Жэхэ, оставив вести переговоры своего младшего брата – великого князя Гуна. В Пекине началась паника. Архимандрит Гурий, глава Русской миссии, слал тайные донесения Игнатьеву о положении дел в столице Китая: «Кто может, все бегут. Боятся английских бомб, а больше — своих воров. Разбой на улицах всё чаще… Китайские войска без пищи и управления, грабят».
Англичане и французы решили не отставать от китайцев и разграбили дворец Юань-мин-юань — летнюю резиденцию китайских императоров. Дворец был настолько роскошен, что англо-французская армия внезапно обогатилась. Игнатьева тоже интересовал Юань-мин-юань, но не его богатства, а хранившиеся там дипломатические архивы. Он вынес из горящего дворца часть секретной переписки маньчжурского правительства с Россией, включая оригиналы межгосударственных соглашений. Со спасёнными документами Игнатьев поспешил в Пекин.
Финал в Пекине
Во дворе Русской миссии Игнатьева ждали высшие чиновники маньчжурского императора, чтобы просить русского посла спасти Пекин и стать посредником в переговорах с англичанами и французами.28-летний принц Гун был ровесником русского посла и они быстро нашли общий язык. Игнатьев гарантировал принцу личную неприкосновенность, в обмен на согласие провести границу южнее Амура в соответствии с русскими пожеланиями. Принц Гун принял условия нашего посла, и через несколько дней, в здании Русской духовной миссии начались мирные переговоры англичан, французов и китайцев.
Демонстрируя нейтралитет, Николай Игнатьев в комнате переговоров не появлялся, но все стороны постоянно обращались к нему за советами. Русский посол, не имея армии, оказался в Пекине самым влиятельным и востребованным человеком. Население китайской столицы воспринимало его как защитника от англо-французских войск, почтительно именуя «И-да-чжень» (переделанное на китайский манер «Игнатьев») — «большой человек».
Европейцам Игнатьев советовал заключить не слишком унизительный для Китая мир, чтобы не стать жертвами партизанской войны посреди многомиллионного населения, хотя китайцы не очень рвались защищать маньчжурского императора. «Для нас всё равно, кто будет править в Пекине, лишь бы не обирали и не обижали более прежнего…» — эти слова выражали общее настроение, царившее в Китае много веков.
Пока принц Гун и европейцы договаривались о мире, Игнатьев приготовил собственный текст договора о русско-китайской границе. Проект трактата, переведённый на китайский и маньчжурский языки, чиновники империи Цин, торжественно несли в большой шкатулке над головами.
2 ноября (14 ноября по н. ст.) 1860 г. во дворе Русской миссии состоялась церемония подписания русско-китайского договора, который получил название Пекинский трактат. Китай подтвердил подписанный двумя годами ранее Айгунский договор и признал русскими владениями земли «от устья реки Усури до озера Хинкай, а отсюда по горам до реки Ту-мынь-дзян». Хинкай — устаревшее название озера Ханка, а Ту-мынь-дзян — р. Туманган (Туманная). Так Россия приобрела права на владение Уссурийским (ныне Приморским) краем.
В России не ожидали такого успеха. Известие о Пекинском договоре произвело эффект разорвавшейся бомбы. Всеобщее изумление лучше всех выразил генерал-губернатор Муравьёв-Амурский в послании к министру Горчакову: «Все сомнения рассеяны, теперь мы законно обладаем и прекрасным Уссурийским краем, и южными портами… Всё это без пролития русской крови, одним уменьем, настойчивостью и самопожертвованием нашего посланника, а дружба с Китаем не только не нарушена, но скреплена более прежнего. Игнатьев превзошёл все наши ожидания».
Спустя месяц после подписания договора, Николай Игнатьев покинул Китай. На прощальной встрече с князем Гуном он шутил, что уезжает, потому что ему пора жениться на какой-нибудь русской княгине. Вскоре он действительно женился на юной княжне Екатерине Голицыной, правнучке Михаила Кутузова и признанной петербургской красавице. Удивительным образом все мечты и устремления Николая Игнатьева воплотились в жизнь.
